Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые

Секундантом Пушкина был Н.С. Алексеев, а одним из советников и распорядителей – полковник И.П. Липранди, мнением которого поэт дорожил в подобных случаях. Но погода помешала делу. Противники два раза принимались стрелять, но все равно вышло четыре промаха: метель с сильным ветром не давала возможности прицелиться, как следует. Договорились отсрочить поединок, и тут-то Пушкин, по дороге заехав к Алексею Павловичу Полторацкому и не застав его дома, написал экспромт, приведенный выше.

А на следующий день примирение состоялось очень быстро.

В своих воспоминаниях Иван Петрович Липранди, служивший в начале 1820-х годов в качестве чиновника по особым поручениям при генерал-губернаторе М.С. Воронцове, подробно рассказал о столкновении Пушкина со Старовым «на вечере в кишиневском казино». Узнав от Пушкина, что он будет стреляться со Старовым, он, будучи офицером весьма бывалым, встретил Пушкина поздравлением, что тот «будет иметь дело с благородным человеком, который за свою честь умеет постоять и не способен играть честью другого».

А потом он написал:

«В тот вечер я не был в клубе, но слышал от обоих противников и от многих свидетелей, и мне оставалось только сожалеть о моем отсутствии, ибо с 1812 года, будучи очень близко знаком с Старовым, я, может быть, и отсоветовал бы ему из пустяков начинать такую историю. Он сознался мне, что и сам не знает, как он все это проделал. <…> В семь часов я был разбужен Пушкиным, приехавшим с Н.С. Алексеевым. Они рассказали случившееся. Мне досадно было на Старова, что он в свои лета поступил, как прапорщик, но дела отклонить было уже нельзя».

Непосредственно дуэль И.П. Липранди описывает так:

«Первый барьер был в шестнадцать шагов; Пушкин стрелял первый и дал промах, Старов – тоже и просил поспешить зарядить и сдвинуть барьер; Пушкин сказал: «И гораздо лучше, а то холодно». Предложение секундантов отложить было отвергнуто обоими. Мороз с ветром, как мне говорил Алексеев, затруднял движение пальцев при заряжении. Барьер был определен в двенадцать шагов, и опять два промаха. Оба противника хотели продолжить, сблизив барьер; но секунданты решительно воспротивились, и так как нельзя было помирить их, то поединок отложен до прекращения метели. Дрожки наши, в продолжение разговора догребли в город. <…> Я отправился прямо к Старову. <…> Я спросил его, как это пришло ему в голову сделать такое дурачество в его лета и в его положении? Он отвечал, что и сам не знает, как все это сошлось; что он не имел никакого намерения, когда подошел к Пушкину. «Да он, братец, такой задорный», – присовокупил он».

А вот Владимир Петрович Горчаков, один из ближайших приятелей Пушкина, написал об этом так:

«Старов подошел к Пушкину, только что кончившему свою фигуру. «Вы сделали невежливость моему офицеру, – сказал Старов, взглянув решительно на Пушкина, – так не угодно ли вам извиниться перед ним, или вы будете иметь дело лично со мной». – «В чем извиняться, полковник, – отвечал быстро Пушкин, – я не знаю; что же касается до вас, то я к вашим услугам». – «Так до завтра, Александр Сергеевич». – «Очень хорошо, полковник». Пожав друг другу руки, они расстались».

А уже после дуэли, по его свидетельству, произошло следующее:

«Полторацкому вместе с Алексеевым пришла мысль помирить врагов, которые по преимуществу должны быть друзьями. И вот через день эта добрая мысль осуществилась. Примирители распорядились этим делом с любовью. По их соображениям, им не следовало уговаривать того или другого явиться для примирения первым; уступчивость этого рода, по свойственному соперникам самолюбию, могла бы помешать делу. Чтобы отклонить подобное неудобство, они избрали для переговоров общественный дом ресторатора Николетти, куда мы нередко собирались обедать, и где Пушкин любил играть на бильярде. Без дальнего вступления со стороны примирителей и недавних врагов примирение совершилось быстро».

– Я вас всегда уважал, полковник, и потому принял ваше предложение, – сказал Пушкин.

– И хорошо сделали, Александр Сергеевич, – отвечал Старов, – этим вы еще более увеличили мое уважение к вам, и я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стояли под пулями, как хорошо пишете.

Эти слова искреннего привета тронули Пушкина, и он кинулся обнимать Старова.

А вот окончание рассказа И.П. Липранди:

«Так называемая публика, всегда готовая к превратным толкам, распустила с чего-то иные слухи: одни утверждали, что Старов просил извинения, другие то же самое взвалили на Пушкина, а были и такие храбрецы на словах, <…> которые втихомолку твердили, что так дуэли не должны кончаться.