Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые

«Они явились на Волкове поле и затеяли стреляться в каком-то недостроенном фамильном склепе. Пушкин очень не хотел этой глупой дуэли, но отказаться было нельзя. Дельвиг был секундантом Кюхельбекера, он стоял налево от Кюхельбекера. Решили, что Пушкин будет стрелять после. Когда Кюхельбекер начал целиться, Пушкин закричал: «Дельвиг! Стань на мое место, здесь безопаснее». Кюхельбекер взбесился, рука дрогнула, он сделал пол-оборота и пробил фуражку на голове Дельвига. «Послушай, товарищ, – сказал Пушкин, – без лести – ты стоишь дружбы; без эпиграммы пороху не стоишь», – и бросил пистолет».

И не «оба выстрелили»… И никаких упоминаний о клюкве…

Согласно другой версии, Кюхельбекер промахнулся, а Пушкин не стал стрелять и сказал:

– Полно дурачиться, милый, пойдем пить чай.

Поединок был прекращен, и потом дуэлянты помирились.

Кстати, многие современники отмечали, что Пушкин часто бывал неправ. В частности, И.П. Липранди пишет так:

«Я знал Александра Сергеевича вспыльчивым, иногда до исступления; но в минуту опасности, словом, когда он становился лицом к лицу со смертью, когда человек обнаруживает себя вполне, Пушкин обладал в высшей степени невозмутимостью при полном сознании своей запальчивости, виновности, но не выражал ее. Когда дело доходило до барьера, к нему он являлся холодным, как лед».

Упоминание о «виновности» дано здесь неспроста. Иван Петрович, прекрасно знавший характер Пушкина, угадал важную психологическую черту его дуэльных историй. В жизни Пушкин часто бывал неправ, но его совесть была необыкновенно чутка. И, становясь к барьеру, он каждый раз сознавал свою виновность в происходящем. Вот почему из трех раз, когда он выходил на поединок с теми, кто вызвал его, он два раза мужественно выстоял под выстрелами противников, но сам не стрелял. Вот и на дуэли с Кюхельбекером он бросил пистолет.

Я жив, Старов здоров, дуэль не кончен…

Да, человеком Александр Сергеевич Пушкин и в самом деле был сложным. За это его и сослали – в Молдавию (в 1820 году), потом в Одессу (в 1823 году).

А потом, в августе 1824 года, поэт оказался в Михайловском, и там в первые же дни умудрился поссориться с отцом: Сергей Львович обвинил сына в безбожии, и тот остался в Михайловском один. Но он не особо расстроился и тут же сосредоточил свое внимание на соседнем селе Тригорском, где жила помещица П.А. Осипова со своими дочерьми. А потом в Тригорское приехала Анна Петровна Керн, племянница Осиповой… Та самая, которой очень скоро будет посвящено стихотворение «Я помню чудное мгновенье»…

Но до этого, в январе 1822 года, Пушкина вызвал на дуэль подполковник Семен Никитич Старов. Причина: не поделили ресторанный оркестрик при казино, где оба предавались азартной игре. Или другая версия: так и не смогли договориться, какую мелодию играть на балу – мазурку или кадриль. Итог: стрелялись, сделали по два выстрела, но из-за сильной метели оба промахнулись. Затем последовало примирение.

Тогда же Пушкин написал своему другу А.П. Полторацкому:

«Я жив, Старов здоров, дуэль не кончен…»

Если уж совсем точно, то все обстояло так. К новому году Пушкин возвратился в Кишинев, и его видели в толпе офицеров и чиновников 1 января 1822 года, на достопамятном празднике, которым генерал М.Ф. Орлов открывал устроенный им манеж своей дивизии. Кишинев по этому поводу оживился, и Пушкин не пропустил случая потанцевать и повеселиться. Но ему опять пришлось драться. На этот раз противником его стал человек достойный и всеми уважаемый. Это был командир 33-го егерского полка Семен Никитич Старов, известный в армии своей храбростью в Отечественную войну 1812 года и в заграничных битвах. Старов вступился за своего офицера, которого, по его мнению, оскорбил Пушкин.

На вечере в Кишиневском казино, которое служило местом общественных собраний, один молодой егерский офицер приказал музыкантам играть русскую кадриль, но Пушкин еще раньше условился с А.П. Полторацким и другими приятелями начать мазурку, и он захлопал в ладоши и закричал, чтобы играли ее. Офицер-новичок повторил было свое приказание, но музыканты послушались Пушкина, которого они давно знали. И мазурка началась. В этой мазурке егерский офицер не принял участия.

Подполковник Старов все это заметил и, подозвав офицера, посоветовал ему требовать, чтобы Пушкин, по крайней мере, извинился перед ним. Застенчивый молодой человек начал мяться и отговаривался тем, что он вовсе не знаком с Пушкиным.

– Ну, так я за вас поговорю, – возразил подполковник, и после танцев, несмотря на разность лет сравнительно с Пушкиным, подошел к поэту с вопросами, из-за которых на другой день положено было быть поединку.

Они стрелялись верстах в двух за Кишиневом, утром, в девять часов.