Читаем Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые полностью

Остроумный, страстный и живой, он был привлекателен не только для женщин, но и для тех своих товарищей, с которыми дружил или отношениями с которыми дорожил. Наоборот, люди ему не симпатичные или не нужные не любили его и боялись. Самолюбивый, дерзкий и смелый, он не только не прощал обиды, но сам вел себя вызывающе. Последствием этого являлись дуэли, бывшие в то время в моде».

Участвовал Толстой в русско-шведской войне, и он был дружен с князем Михаилом Петровичем Долгоруковым. Эта дружба помогла графу устроиться к нему адъютантом. Долгоруков, по воспоминаниям И.П. Липранди, обращался с Толстым по-приятельски, называл его «дядей Федей», слушал бесконечные рассказы и приберегал для самых отчаянных военных операций. На войне Толстой оказался в своей стихии: он активно участвовал в боях, в том числе в сражении под Ийсальми, в котором 15 октября 1808 года погиб 27-летний генерал Долгоруков. Чуть позже он возглавил разведывательный отряд при операции на берегу Ботнического залива, благодаря которой армии под начальством М.Б. Барклая-де-Толли удалось без потерь перейти по льду пролив Кваркен и занять город Умео. Эти подвиги, способствовавшие победе России в войне со шведами, привели к тому, что 11 августа 1809 года Толстой был произведен в штабс-капитаны.

Что же касается дуэлей, то этот авантюрист провел их около тридцати и убил на них одиннадцать человек. Впрочем, точное количество дуэлей «Американца» неизвестно. Одни историки говорят о тридцати, другие – даже о семидесяти дуэлях, но ни те, ни другие не могут составить их полный список.

Но одно очевидно – во всех своих дуэлях Толстой выходил победителем. Как отмечает А.М. Поликовский, автор книги о графе Ф.И. Толстом, «он попадал всегда, а в него – никто». И при этом «Американец» был больше, чем хороший стрелок, «он был профессионал жизненных противоборств, умевший подавлять волю других». По мнению А.М. Поликовского, «дуэль для него была, конечно, не просто соревнованием в меткости, а соревнованием в том, у кого нервы сильнее. Он эту тонкую психологическую игру освоил в совершенстве».

Фаддей Булгарин писал про него:

«Он был опасный соперник, потому что стрелял превосходно из пистолета, фехтовал не хуже Севербека (общего учителя фехтования того времени) и рубился мастерски на саблях. При этом он был точно храбр и, невзирая на пылкость характера, хладнокровен и в сражении, и в поединке».

Дуэлей «Американец» провел множество, и они были любимейшим времяпровождением неугомонного графа. Например, он стрелялся с капитаном генерального штаба Бруновым, который заступился за честь сестры. По воспоминаниям современников, Толстой сказал о даме что-то такое, над чем спустя немного времени просто посмеялись бы или даже не обратили внимание. Но Брунов счел необходимым ответить обидчику выстрелом и был поддержан в этом своим другом Александром Нарышкиным. «Американец» убил их двоих по очереди. Вначале он был вызван капитаном, а затем его другом, Нарышкиным, который твердо намеревался прикончить «кровавого бретера».

Произошло это в октябре 1809 года. Капитан Брунов был смертельно ранен, а через несколько дней последовал поединок с юным Александром Нарышкиным.

Филипп Филиппович Вигель в своих «Записках» рассказывает об этом так:

«У раненого Алексеева, несколько времени жившего в Або, каждый день собиралась гвардейская молодежь, между прочим – старый знакомый его Толстой и молодой Нарышкин. Оба они были влюблены в какую-то шведку, финляндку или чухонку и ревновали ее друг к другу; в один из этих вечеров сидели они рядом за большим карточным столом, шепотом разбранились, на другое утро дрались, и бедный Нарышкин пал от первого выстрела своего противника».

Военный историк Иван Петрович Липранди оставил нам другую версию:

«Столкновение их произошло за бостонным столом. Играли Алексеев, Ставраков, Толстой и Нарышкин. Разбранки между ними не было, тем еще менее за ревность; в этом отношении они были антиподами. Несколько дней перед тем Толстой прострелил капитана генерального штаба Брунова, вступившегося по сплетням за свою сестру, о которой Толстой сказал словцо, на которое в настоящее время не обратили бы внимания, или бы посмеялись и не более, но надо перенестись в ту пору. Когда словцо это дошло до брата, то он собрал сведения, при ком оно было произнесено. Толстой подозревал (основательно или нет, не знаю), что Нарышкин, в числе будто бы других, подтвердил сказанное, и Нарышкин знал, что Толстой его подозревает в этом. Играли в бостон с прикупкой. Нарышкин потребовал туза такой-то масти. Он находился у Толстого. Отдавая его, он без всякого сердца, обыкновенным дружеским, всегдашним тоном присовокупил: тебе бы вот надо этого – относя к другого рода тузу. На другой день Толстой употреблял все средства к примирению, но Нарышкин оставался непреклонен и через несколько часов был смертельно ранен в пах».


Граф Федор Иванович Толстой по прозвищу «Американец». Портрет работы неизвестного художника.

Музей Л.Н. Толстого


А вот версия участника русско-шведской войны Фаддея Булгарина:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза