Дух свободы: Наследники партизан

Фиксатор для голеностопа. Термобелье для жопы, чтобы та ни в ИВС, ни в ЦИП не мерзла. Обычная одежда для слияния с толпой. Телефон для связи. Медицинская маска для маскировки. Ключи, потому что без них не обойтись, ну и немного денег, чтобы были.

Больше Сергей ничего не брал, допивал кофе и уходил без флага, чтобы поехать на Пушкинскую, оставить там машину и ждать остальных, наблюдая за ситуацией.

* * *

– Что будешь делать? – спросил Кирилл у Маши, когда Артур ушел, собираясь, как он выразился, «беспалевно покататься на общественном транспорте между районами, а потом вернуться на велике».

– Не знаю, – сказала Маша, задумавшись, – наверное, сгоняю к Сашке, мы с ней кофе попьем, так будет проще ничего не делать.

– Ну ладно, – ответил Кирилл, которому очень не хотелось оставаться наедине с информацией о передвижении силовиков, но признаваться в этом сестре он не решился, только попросил: – Позвони, как соберешься домой, ладно?

– Конечно, – сказала Маша, оделась, взяла телефон и пошла встречаться с Сашкой – бывшей своей однокурсницей – чтобы взять кофе и цветы и пойти вместе на Площадь Перемен.

Глава 19

Артур вышел из автобуса на самой ближайшей к дому остановке и сразу снял маску.

Шапки на нем не было, именно потому что это было такое особое время, в котором не скрывать лица – это значит не привлекать к себе внимания, а он еще и шел в противоположном от Площади Перемен направлении.

В кармане у него был Машин звонильник для маршей, и он вцеплялся в него почти так же, как в мочалку или мятый фильтр сигареты, изучая взглядом все вокруг. Любой микроавтобус распознавался им, как потенциальная угроза, любой человек в черном казался опасным, а прогуливающийся патруль заставлял сердце на миг замирать.

На углу одного из магазинов он заметил камеру, которую раньше не видел, и едва не выматерился вслух, понимая, что точно попал в кадр, еще и лицо, скорее всего, засветил. Спасало только одно: в таком пришибленном виде его вряд ли узнают, да и у силовиков едва ли найдется приличный материал, чтобы отслеживать его по камерам. Он не сорил фотками в сети, не давал интервью, видосов не снимал, лицо на акциях после августа прятал. Только все равно понимал, что если захотят, все что угодно найдут и узнают, что он был здесь сегодня.

«Главное, чтобы потом не могли узнать, куда я, собственно, делся», – попытался успокоить себя Артур и отшатнулся от парня в черной маске. Тот вышел из подъезда в черной куртке, шапке и этой дурацкой маске, что в первых пару секунд показалась частью балаклавы.

У Артура сердце остановилось быстрее, чем он понял, что ему лишь померещилось, но руки все равно похолодели и дыхание сбилось. На лице у него явно мелькнуло что-то неадекватное, потому что парень, посмотревший на него, нахмурился и быстро пошел вперед, толкнув его плечом.

– Ходят тут всякие алконафты, – пробубнил он себе под нос и пошел прочь, пряча руки в карманы.

На его запястье мелькнул белый браслет, и Артур рассмеялся, с горечью понимая, что еще немного – и они начнут бояться собственной тени, а в знак протеста разве что дышать – осторожно, через раз, чтобы никто не заметил, что они еще живы.

Силой зажав себе рукой рот, он подавился истерическим смехом, напоминая себе, что нельзя привлекать внимание, а затем заставил себя не смеяться и снова ощутил острую вину, буквально вгрызающуюся в тело под ребрами.

Он был не в порядке, давно не в порядке. Он отправлял людей за психологической помощью. Он объяснял, как важно для общего дела быть в норме, а сам потерял всякий контроль над собственным состоянием, а главное – внезапно понял, что ему нечего сказать психологу, даже если он решит к нему обратиться.

Ему плохо. Ему страшно. Он не знает, что делать. Но кто знает? Кому сейчас хорошо и нестрашно? Артур не верил даже, что та сторона спит спокойно и не боится расплаты, а значит, вся Беларусь – это комок чистого ужаса с проблесками отстраненного равнодушия.

– Мне просто нужен правильный ответ, – сказал он очень тихо вслух, чтобы, услышав собственный охрипший голос, очнуться и пойти уже домой, быстрым шагом и без лишних дерганых движений.

Пересекая двор, он запрещал себе коситься по сторонам, вцеплялся в телефон, как будто это граната, которую можно метнуть в противника. От этого тревога только нарастала.

«Там не должно быть засады. Кому ты, мать твою, нужен, чтобы в выходной караулить тебя дома? У них нет ничего. Просто ты трижды попадался», – говорил он себе и все равно думал, что они могли что-то не учесть, где-то проебаться, кто-то мог взболтнуть лишнего, и тогда…

– О, Артур! – возле самого подъезда окликнула его тетка, когда-то дружившая с мамой Артура. – Ты ли это?