Дух воина

Его вдруг заметили. Сначала один воин вытаращил глаза и замер, как ледяная глыба. Второй замер, натолкнувшись на первого. Потом третий. Смолкли женские вопли. Наступила вдруг такая оглушительная тишина, что слышно было, как завывает ветер и шумит вдалеке река.

– Что происходит? – очень тихо спросил Баяр. И его все услышали.

Где-то заплакал ребенок.

– Баяр! – закричала Листян, расталкивая всех и птицей устремясь к нему. Натолкнулась на тяжелый взгляд, остановилась. – Ты… умер.

– Духи предков решили, что полет моей стрелы еще не закончен. Отправили меня обратно, – равнодушно соврал он.

– Великий шаман, – сказал кто-то сдавленно. Кажется, Наран? Или Бурсул, хан не понял, не угадал, да и не до того было.

– Что за суматоха?

И поскольку все суеверно молчали, снова заговорила сестра:

– Дженну украли. Охтыра убили.

– Кто?

– Судя по следам копыт – кохтэ, – неожиданно ответил Наран. – Не смотри на меня так, оживший мой хан. Я тоже не верил. Но, судя по следам – это наши лошади. У иштырцев они так не выучены. Идут след в след. Я думаю, их было три или четыре. Возможно, пять. Ушли к реке, а там, сам знаешь, не найти уже.

– Дайте мне одежду… – Баяра трясло от холода и слабости. – Я должен сам.

Наран мгновенно сдернул с себя халат, накинул на плечи друга и шепнул очень тихо:

– Рехнулся? Что тут устроил? Лежал бы себе!

– Сколько лежать? Пока меня не сожгут?

– Великие предки милостивы к нам, – громко заговорил, обернувшись к воинам, Наран. – Это не дух, не мертвец – наш теплый и живой хан.

– Если ты был на небе, скажи, кто убил тебя, брат? – Сулим смотрел на Баяра, прекрасно понимая, что его обвели вокруг пальца, словно ребенка. Выходила его ведьма, спасла. Этого надо было ожидать. Она да мальчишка с такими же светлыми глазами, знать, все же демоны, как и говорил Карын. Потому что никто из тех, кого неделю поили черной травой, еще не смог выжить.

– Этого предки мне не сказали. – Баяр был страшно бледен, чувствовал, что еще немного – и пелена перед глазами окончательно сгустится. – Наран. Дай мне воды.

– Чаю, брат?

– Только воду буду пить. И только из рук Нарана. Бурсул, твой десяток – по следам.

Пошатнулся, вовремя подхваченный другом, опираясь на него, дошел до своего шатра, где и потерял сознание, успев сказать:

– Никого, совсем никого ко мне не пускай. Мор пусть будет рядом со мной.

Десяток Бурсула, как и предполагал Наран, дошел до реки, проехался по берегу, но никаких следов не нашел. Тело Охтыра привезли в стан, завернули в шелк, положили на камне.

Наран, любивший дерзкого мальчишку как младшего брата, вспомнил вдруг, с кем тот приехал в стан. В Бурсуле он был уверен – Дженна тому жизнь спасла, да и клялся он ей в верности одним из первых. К тому же Бурсул был из доверенного круга Баяра, с детства рос рядом с ним. Нет, Бурсул не мог отравить хана, не тот он человек. Да и не воинское это оружие – яд. Клинок в печень или перерезанное горло куда надежнее. Вот и оставались только женщина… и Сулим.

Сотник хорошенько тряхнул пленного мора, и тот вдруг заявил: да, Дженна про Сулима говорила недоброе и все время трогала шею, затылок.

Очнувшийся Баяр мучительно вспоминал, как младший, самый любимый его брат, которого он всегда защищал, поил его своим вкусным чаем. Илгыз? Да он из ее рук чашу принял лишь однажды и сделал один глоток. В то время как из рук брата ел и пил, не подозревая ни о чем.

Но почему? Черная змея боли и непонимания душила Баяра. Для чего Сулиму все это? Ханом ему не стать никогда. Карын ему жизни не дал бы. А самое непонятное – где Дженна?

– Сулима взять, – приказал хан. – Привязать к тому колу, у которого сидел пленник. И… я сам его спрошу.

– Он твой брат, Баяр, – напомнил Наран. – И сын хана. Нельзя проливать его кровь, мы клялись Тавегею… Позволь мне взять проклятье на себя.

– Кто сказал про кровь? – зло ухмыльнулся Баяр. – Раскаленное железо ничуть не хуже развязывает язык, чем нож.

Он был очень зол. Никогда в жизни, кажется, Баяр еще не подходил к тому пределу, за которым заканчивается человек и начинается демон. Если бы дело касалось только его, он никогда не переступил бы черту. Но они забрали его Дженну. И что еще хуже – его ребенка, зреющего в ее чреве. Забрали его мечту, его кровь, то, ради чего стоило жить. Он понимал сейчас, что готов убить брата самым жестоким образом и ни на мгновение не пожалеет о его смерти.

Сулим что-то вопил, пытался сопротивляться, но кто его слушал? Для своих воинов Баяр был не просто ханом, он был отцом и божеством. Он заслонил бы их от стрелы в бою, и они сделали бы для него то же самое. Что мог сказать им какой-то там Сулим?

Пошатываясь и закусывая губы от слабости, обливаясь холодным потом, Баяр вышел из шатра – в самом ярком своем наряде, в меховой шапке, скрывающей мокрый лоб. Сел напротив дрожащего брата, проведя ладонью над серым ноздреватым камнем, что кохтэ использовали как топливо, шепнул одними губами: «Гал». Вспыхнул огонь.

Сулим, никогда прежде не видевший, чтобы хан колдовал, даже не подозревавший об этом его умении, стал хватать губами воздух, словно рыба, вытащенная из воды.