Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

Сквозь шепот деревьев в объятиях ветра до ее слуха доносились крики голодных поморников и гулкое урчание ворочающегося с боку на бок моря. Птицы внесли в ее душу печаль, глаза увлажнились, и по щеке сползла одинокая слеза. Где-то на лугу, у речки, трубно мычала корова, в деревне блеяла коза, а у самого уха пискляво закружился наглый комар. Это было хорошо, и она улыбнулась. Потом на выпасе запела тонкоголосая жалейка, но быстро смолкла. Ее сменил голос:

Эх, люби меня,

Девка красная,

При тебе живой,

Без тебя тоска!

Олга поднялась, повинуясь необъяснимому желанию, стряхнула с подола труху и пошла в деревню. Даримир, ловко орудуя граблями, расчищал амбар от сора. Змея остановилась в проеме, опершись на скрипучую воротину рукою. Златый, — это имя ему действительно очень шло, — поднял на нее вопросительный взгляд. Она переступила через порог, закрыла дверь и сделала несколько шагов навстречу. Солома приятно шуршала под босыми пятками, приторно пахло подгнивающим сеном и солнцем, проникавшим сквозь небольшое окошко над входом. А еще был мужчина, муж, чуть горьковатый запах свежего пота, биение теплой крови, гонимой живым, смертным сердцем, золотистые волосы в ярких бликах от падающего на красивое и доброе лицо света, да голубые, почти прозрачные глаза, настороженный и в то же время любопытный взгляд. Змея распустила ворот рубахи, повела плечами, освобождаясь от одежды.

— Ты тоже думаешь, что я стала чересчур костлява?

Дарим судорожно дернул головою в отрицательном жесте, с трудом сглатывая пересохшей гортанью. Змея медленно приблизилась к нему, снимая платок и вынимая тонкие закрепы из стянутого узла. Водопад шелковых струй окатил ее плечи темной волною. Расправив волосы рукою, она провела ладонью по его щеке, груди, коснулась запястья.

— Брось, — и он разжал пальцы, с силой сдавливающие черен граблей. — Вчера я сделала тебя своим мужем. Сегодня… сейчас ты станешь моим мужчиной.

Она развязала пояс его порток, сбрасывая ненужную более одежду, обвила шею руками и страстно впилась в его губы, как некогда Учитель, ослабнув до крайности, требовательно припадал к ее силе. Даримир некоторое время осознавал происходившее, пока, наконец, мужское естество не взяло верх над его страхом неопытного мальчишки, и страсть, долго и сурово сдерживаемая, не хлынула наружу. И Змея стонала под его поцелуями, ликуя до слез, что все сделала верно. Именно это и было необходимо ее плоду — живая, полная света и солнца сила, безумная и радостная, чистая и земная, человеческая энергия. Она не просто очистила и омыла ее своим огнем, она подарила полноценную жизнь ее детям.

Сумерки окутали деревню. Даримир вновь и вновь брал ее, сильный, горячий, любящий, будто не иссякал его источник, до тех пор, пока Змея, уставшая, не отстранила его. И он повиновался безоговорочно.

Шептуну было доступно много больше, чем казалось на первый взгляд. Это удивляло и настораживало. Хотя, кому известно, откуда эти существа берут свою мудрость.

Змея уткнулась лицом в широкую, покрытую бисеринками пота грудь. Даримир приобнял ее за плечи, нежно и нетребовательно, и она услышала в своей голове тихий приятный голос — его голос:

“Спасибо, Ольга. Любимая”.

Она улыбнулась сквозь сон. Никогда еще он не называл ее по имени.

* * *

Сутки. Да, именно сутки прошли, не более. Она повернула голову, убирая с лица налипшие пряди. Клеть была пуста, как и ожидалось, — солнце совсем недавно преодолело зенит. Она повела рукою, благодушно глядя в оконце сквозь растопыренные пальцы. Легкая улыбка скользнула по пухлым губам, скатилась в порозовевшие и округлившиеся щеки, тяжесть в теле ушла, ее сменили сила и былая ловкость движений. Змея свободно соскользнула с лежанки, потянулась всем телом и, почувствовав острый приступ голода, принялась за обед. Каша со шкварками показалась ей божественно вкусной, а печеная в сметане рыба была выше всяких похвал. Вдруг громкий пронзительный крик за спиною прервал ее радостное столование. Олга закашлялась. На окне, чуть склонив голову набок и раззявя клюв, восседал огромный встрепанный поморник. Ему было явно неудобно на узком подоконнике, перепончатые лапы не умели цепляться за выступы, и чайка с трудом удерживала равновесие при помощи крыльев, а заметив, что на нее обратили внимание, разразилась недовольным скрежетом, как бы говоря: я, конечно, терпеливая птица, но всякому терпенью когда-нибудь приходит конец, так что скорее сними с меня эту удавку, и расстанемся по-хорошему. Олга, зажав в руке рыбий хвост и, как нож, выставив его перед собою, аккуратно приблизилась к клокочущему вулкану негодования и медленно сняла с шеи птицы обвязанное бечевкой послание. Чайка выхватила из ее руки поживу, проглотила и, проскрежетав что-то явно нелестное, улетела прочь. Олга удивленно почесала кончик носа и развернула письмо. Кривыми буквами со множеством ошибок в записке значилось следующее: