Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

— Пора мне, внучка. Да и тебе тоже. Ах, чуть не забыл. Коли ты действительно йок, должен предупредить, что на Синих скалах — третий остров к северу отсюда — собралась большая Стая. Напали на след какого-то безумного мухлы. Будет большая резня. Так что побереги себя, милая, ради деток своих побереги.

Старичок проворно соскочил с причального помоста в покачивающийся под ними ялик и замахал веслами с усердием семнадцатилетнего. Олга, пораженная таким всезнанием незнакомого ей человека, даже не успела и слова крикнуть вдогонку, как окликать стало уже некого: странный дедок будто растворился, проглоченный внезапно разволновавшимся морем. Она еще некоторое время стояла, бездумно глядя вдаль на колыхавшуюся громаду водной толщи, потом повернулась и пошла обратно в деревню, не замечая ни былой тяжести, ни крутого подъема. Около плетня знакомой хаты она приостановилась, встретившись с ненавидящим взглядом вдовы, улыбнулась странно, по звериному растянув пухлые губы, и побрела дальше, тут же позабыв о коварной женщине. В роще она прилегла на жесткую пожухлую траву. Желтые стебли щекотали лицо, земля приятно холодила живот. Змея прислушалась, вжавшись ухом в колючий настил, закрыла глаза. Земля была живая. Ее кожу рыхлили черви и кроты, и Змея слышала их тихую возню; по ее каменистым сосудам бежала вода, и Змея улавливала ее мелодичное журчание и чуяла влажную прохладу; а там, в самой глубине, билось ее огромное, пламенное сердце, и Змея чувствовала пульс, неспешный, как солнце, размеренный, как дыхание волн, и вечный в своем постоянстве, как время, которого для нее — Великой Ары-Земли — почти не существовало. И Змея потеряла себя в ней, будто вновь спустившись в то чрево, что выпустило ее под звезды. В этот миг она знала все, точнее, не испытывала желания познавать: мир был понятен до последнего его штриха без всяких объяснений. Это давало такой покой и такую силу, что разум тела не мог охватить и осмыслить его в полной мере, а разум духа лишь радостно раскрывался навстречу потоку, наполняясь тем, что в религиях зовется благодатью, а сердцем принимается, как любовь.

Олга открыла глаза. Солнце перевалило за полдень и медленно сползало в кучерявые облака на горизонте. Она повернула голову и увидела Даримира. Он сидел, привалившись к дереву, жевал пирог и попутно расплетал спутанные сети. Заметив, что его любимая проснулась и смотрит на него, Златый улыбнулся, жестом предлагая ей поесть. Олга прислушалась к себе и отрицательно покачала головою, вновь откинувшись на траву. Дарим удивленно приподнял брови, пожал плечами и снова принялся за работу. Она молча наблюдала за ним. “До чего справный, слов не найти!” Надо же, даже будить не стал. Будто знал, что не требуется. Красивый. Только вот чем-то он стал на Лиса похож. Недаром же я его тогда в отражении с нелюдем спутала… Да нет! Глупость! Нет ничего общего. Только… нет, ничего! Совсем ничего. Вчера она вот так же наблюдала, как он ладит забор. Сидела себе на крыльце, сучила кудель и смотрела, как перекатываются мышцы под опаленной солнцем кожей. Потом подошла сзади, положила ладонь на плечо, тихо заговорила:

— Мне нужен мужчина — подмога мне и отец моим детям. Теперь ты станешь моим мужем.

И ушла в дом. Он тогда даже не обернулся. Замерев с молотком в руках, выслушал ее слова, более похожие на приказ, чем на просьбу, и, похоже, принял его без возражений и ответных требований. Бедняга! Олга ласково улыбнулась, глядя на сосредоточенного в работе Дарима. Прав был дед, действительно хороший человек.

Из-за деревьев тем временем донесся крик.

— Дядя Златый! Дядя Златый!

Чернявая девчонка, запыхавшись, остановилась подальше от Змеи, боязливо, но с некоторым любопытством поглядывая на нее, темными, как у матери, косыми глазенками.

— Мамка зовет! Амбар чистить надобно, сено завтра с лугов повезут.

Дарим кивнул, вопросительно поглядел на Олгу.

— Иди, — лениво махнув рукою, ответила она.

Ее слегка позабавило, что тот недовольно поджал губы, — не хотел оставлять ее одну, — но он понимал, кто она, и не стал настаивать. Олга перевернулась на спину. Ветер трепал выбившиеся из-под платка волосы, шелестел сухостоем, путался в ветвях, сгоняя желтеющую листву с деревьев. Что-то ведь она поняла, странствуя в недра своей родительницы. Что-то, что теперь ускользало из ее сознания, как ветер, напоенный пряным ароматом осени, сочился сквозь пальцы. Это знание осталось не в уме, в душе, и Олга впервые сознательно лишила себя разума, чтобы последовать за сердцем.