Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

Этот случай дал мне много пищи для размышлений. Суть каждого становилась ясна. Великий дух подсознательно окружал себя теми людьми, что давали ему возможность не только выживать, но и развиваться. А если кого-то не хватало, Змей порождал их. Изначально показавшаяся дикой, эта догадка со временем подтвердилась. Но не эта мысль волновала меня в тот момент. “Я ведь тоже похож на него?” Что это? Очередное безумие шептуна-двоедушца? Чем? Как? Я был потрясен словами своего младшего брата. Но — главное и самое страшное, — что я узрел их сходство. И это встряхнуло мое сознание, а недоверчивый ум тут же принялся искать подтверждения тому, что враг вновь рядом, и привычный мне образ Даримира, белокурого худощавого парня с наивными глазами, растворился, открыв облик иного человека: сильного, здорового, спокойного, мужественного и … опасного. Не внешним было сходство, но внутренним. Единый дух связывал их незримой нитью, наполнял общую суть, питал жизнь своею силой. И потому чудилось мне, что стоит тронуть какую-то струну, перестроить лады, чуть-чуть повысить звучание ноты, и Дарим станет Лисом — жестоким, кровожадным зверем, чудовищем из глухой чащи, без эмоций, без морали, без души, — а не заботливым отцом и любящим мужем… я бы даже сказал, чрезвычайно любящим. Он весь был в этом чувстве к Ольге. Не получая ни капли в ответ, он обожал ее всю, вплоть до дурацкой привычки везде и во всем перечить мужу, да язвить не в меру. Однажды в пылу ссоры я назвал его рохлей и мягкотелым идиотом, на что он ответил мне весьма красноречивым взглядом и жестами добавил:

“Я знаю, как урезонить ей гордыню, когда того требуют обстоятельства. Зачем же распыляться по мелочам? Рохля? И что с того, что без нее мне нет жизни? Это ты мне ставишь в укор? Дурень, сам ты хоть когда-нибудь любил по-настоящему? Я готов на все, чтобы сделать ее счастливой. Не важно, приголубит она меня или погонит прочь”.

Он долго и упорно терпел ее внешнее безразличие, холодность и отчужденность, покуда Змея не дозволила самой себе стать его женщиной и его женою. Упорством и невероятным терпением этот глупый мальчишка добился своего, и замкнутый, чурающийся привязанностей дух открылся перед настойчивым ухажером. Ольга забеременела вновь, на этот раз от Даримира.

Плод не тяготил ее чрева, развивался нормально и вышел в положенный срок; роды были легкими, как и все последующие; близнецы оказались однополые и оба мальчики — Медведь и Волк, Ставр и Вольга. “Это мой подарок тебе”, — сказала Змея Дариму, позволяя плачущему от счастья отцу наречь младенцев. После этого брат посадил первые две яблони в роще на мысу и подарил их новорожденным сыновьям. Когда Дарим умер, именно Ставр и Вольга превратили березняк в цветущий по весне яблоневый сад.

Постепенно жизнь наша вошла в спокойное русло. Дарим обустроил конезавод, выхаживал и пестовал породистых лошадей для знатных господ. Я, сколь мог, помогал ему в этом деле, но все более тянулся к детям и книгам, учил моих племянников читать и писать, покуда их мать пропадала по лесам да окрестным деревням. Иногда мне казалось, что воспитание юных духов проходили лишь под моим надзором. Не видя Ольгу днями, а то и неделями, они не скучали, но быстро дичали, если не получали должного внимания. Младшеньких, тех, что еще требовали ее молока, она забирала с собою, отнятых от груди оставляла на попечение домоседствующего мужа и безногого калеки, что недовольно ворчал, но был только рад возиться с малышами. Так проявлялся ее нрав вольного и властного духа. Жили мы хорошо и богато, вот только мутилась вода вкруг нашей жизни, полнясь страхами и слухами соседей.

Первое и последнее крупное столкновение пришлось на ее третью беременность. Стояла поздняя осень, необычайно дождливая и холодная. В деревнях окрест нашего дома начался мор скота. Уж неизвестно, с каких болот принесло в эти края гнилое поветрие, но живность мёрла в невероятных количествах, сгнивала нутром и издыхала за два-три дня. Люди отправляли ходоков к ведьме с просьбой помочь преодолеть горе, но те уходили ни с чем, разнося весть о ее нетронутом болезнью подворье. Ольга ходила мрачнее тучи, готовясь понести через месяц, скалилась на мужа и детей, недовольная и молчаливая, будто чувствуя скорую беду. Зачем-то достала свой меч, долго и любовно чистила его, после чего спрятала обратно. Вместе с ненастьем внезапно проявила себя старая рана Даримира: он стал глохнуть на правое ухо, начались сильные мигрени, что добавляло неприятностей в общий котел невзгод и приводило Ольгу в состояние отчаяния пополам с яростью. Она не могла лечить мужа, не могла помочь людям, ибо плод в ее утробе понес бы тогда невосполнимую утрату и близняшки родились бы больными или раньше срока.

Однажды, греясь в теплой горнице у печи и вдумчиво глядя на всполохи огня сквозь неприкрытое заслоном устье, она, наконец, поведала нам причину своих терзаний.

— Ждите беды. Скоро, очень скоро крестьяне явятся сюда с вилами да факелами клеймить строптивую колдовку, проклявшую их землю.