Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

Змея была страшна этой своей мощью. Всегда, сколько я знал ее. Но дети преобразили Ольгу. Ее злой, неуемный и буйный нрав смягчился. Вспоминая свое обучение при Змее в Тавробе, я до сих пор удивляюсь ее безжалостности по отношения к ученикам. Годы и опыт показали, что эта жестокость была оправдана, она дала нам возможность перенести многие тяготы, что ждали нас на жизненном пути. Но моя уверенность в том, что женщина и жестокость — вещи противоречивые, непоколебима по сей день. Теперь же Ольга будто нашла золотую середину между воином и матерью, и я наконец узрел, что и эта холодная, как сталь меча, женщина способна на любовь. Я наблюдал как появляются первые ростки великого чувства, как растет и крепнет корень его, заполняя непроглядную тьму скорбящей души, и сердце мое радовалось, видя преображение надземного гордого духа в человека, их слияние и окончательное единение. Она была особенно красива рядом с малышами.

Но как бы она ни любила своих детей, поняв намек брата, я с ужасом ждал того мига, когда она прозреет и увидит их облик, точнее, облик своей дочери. С Родима постепенно сошла чернота, и он стал выглядеть как любой прочий мальчик, только вот в глаза его смотреть было не сказать, что приятно: нечеловеческими были очи живорожденного духа. А вот Ниява … с каждым днем это дитя становилось все краше, и эта красота, я знал, должна была войти в силу, когда девочка достигнет зрелого возраста, и с каждым днем росло и утверждалось ее неумолимое сходство с Лисом. Да, да! Чудовище, что насиловало несчастную, обессиленную печатью Ольгу и отняло ее невинность, каким-то невероятным способом смогло посеять свое семя в ее лоне, что дало плод. Поняв это, я исполнился опасением за жизнь Ниявы и неприятием пополам со страхом к самой малышке. Разумом я сознавал, что невинное дитя не способно причинить мне вред, но слишком сильно было искушение найти в ней своего врага, пусть павшего, но все-таки ненавистного.

Ниява, прекрасный ангел, затмевающий свет солнца — дочь Лиса. Эта мысль до сих пор не дает мне покоя. Кто она? Я не могу ответить, поскольку, дожив до глубокой старости, не знаю, кто такой Лис.

Ольга прозрела на шестой год после родов, весною. Случилось это неожиданно, без какого-либо потрясения, а, возможно, потому, что вновь забеременела. Дети бегали по двору, гоняя огромного медведеподобного пса, я тесал доски, сидя в своей каталке, Дарим ладил их на обрешетку будущего амбара, а она тихонько сидела на крыльце и перебирала коренья. Брат сразу почувствовал, что случилось что-то неладное, подал мне знак, бросая инструмент в ящик, и буквально мгновение спустя мы услышали ее крик: истошный и пронзительный. Даримир бросился к ней, тут же попав под лавину упреков и обвинений.

— Почему? Почему ты не сказал мне? — шептала она, с ужасом и отвращением глядя на дочь, удивленно застывшую посреди игры. Родя вдруг нахмурился, смешно, по-детски, и взял сестру за руку, заслоняя ее.

— Как ты мог! Она же… она… как он! Она… его! О, Творец Всемогущий, за что?!

Очень редким для Змеи было подобное состояние — бесконтрольное эмоциональное безумие, как она это сама называла, но Дарим всегда умел вывести ее на поверхность, к свету и разуму. Вот и тогда его беззвучный голос услышал даже я.

“Неужели от этого ты станешь меньше любить свою дочь?”

— Но она… у нее его лицо. Как я могу, видя это каждый день…

“Это всего лишь оболочка, не более. Я ведь тоже похож на него”.

Она задрожала в руках мужа, такая маленькая и нежная в минуту своей слабости.

— Мне больно.

“Отпусти это. В тебе так много боли, нельзя держать ее в хрупком теле”.

Она, всхлипнув, вновь посмотрела на дочь, утирая набежавшие слезы. Дрожащие на веках соленые капли причиняли малышам боль, и Родя, не выдержав, опустился на землю, обхватив ручонками голову. Ниява, бледная до синевы, продолжала смотреть на мать. Они все понимали, я это видел, только не знали причины немилости. А может и знали, я того не ведаю, только вот ни единая слеза не скатилась по их пухлым щечкам, покуда Ольга не опустилась перед девочкой на колени и не произнесла, молитвенно сложив руки:

— Прости меня, Ниява. Прости, доченька…

Девочка подошла к матери и прижала к груди склоненную голову, поцеловав Ольгу в непокрытое темя. Только тогда из белых глаз потекли слезы. Родя всхлипывал, пряча личико в густую шерсть вылизывающей его псины.

“Твоя боль причиняет страдания твоим детям. Отчего так?”

— Мама — источник, горькая вода сжигает горло, — слегка картавя, ответила Ниява за мать, — отравленная вода убивает.