Духи земли

Гвен, бледная, кривые передние зубки, золотистый локон на плече, вся как есть — любовь Цезаря. Одной минуты ему не хватило. Адольф медленно чистил ногти; имей он шесть пальцев, как у королевы Маб, Цезарь успел бы во Фредег. Но он потратил слишком много времени, чтобы освободиться от озера, следы на песке наполнялись водой, не мог же он войти в гостиную в мокрых ботинках и сообщить, что женится на Гвен, золотистый локон на плече, темно-синий шелковый фартучек на тонкой талии. И так уж ли хотел Цезарь опередить Адольфа? И Эжена много лет назад, чтобы первым подойти к девушке с мушиными глазами и в перчатках, набитых сырым песком? Мог же Цезарь отодвинуть крестного в сторону и растолкать людей из Франш-Конте, торопившихся к воротам, за которыми начинался бал… Теперь, прячась в конюшне, он пытался разглядеть прошлое в рыжевато-черной навозной луже. «Где дети? Они не умерли, иначе все бы об этом знали, где же дети? О! когда уйдет лже-полицейский, мы объяснимся, я — старший, в конце-то концов». Но отец Мелани остался на ужин, и, поднося к губам чашку, отставлял в сторону мизинец, так всегда делала его жена. «Вот что, — он поискал платок в складках одежды, — надо подумать о приданом, о свадьбе, о том, кого пригласить и все такое…»

«О, Боже, — думали гости на свадьбе, — взгляните на пастора за кафедрой, разве у него не кошачья голова?» Совершенно верно, пастор, венчавший Мелани, так низко кланялся богатой жене Жозефа Диманша, владельца замка, что потерял голову. «О, Боже, похоже, пастор теряет голову», — отметила владелица замка, обмахиваясь веером. «Господин священник совсем без головы», — шептались набожные старухи в тамбурах с цветными стеклами. Жена пастора торчала у окошка, высматривая в морской бинокль, нет ли на горизонте богатых детей в белых резиновых сапожках. Пастор торопился домой, жена ждет к чаю, срочно надо найти голову взамен той, что закатилась под плюшевое канапе в комнате охраны. Хозяйка замка решила оставить ее там до поры до времени, чтобы напугать малышку Мариетту, племянницу уроженца Ури, последнего претендента на руку Изабель. Поэтому пастору пришлось взять кошачью голову с раскосыми глазами и бровями щеточкой, которая долгое время валялась у Элизы на куче компоста между тряпкой, кстати, вполне еще пригодной для хозяйства, Элиза — известная транжирка, ведерком из-под конфитюра, служившим по весне сеялкой, и зелеными стеблями. Такие стебли, если их сорвет ребенок, превращаются в трубы, но если ребенок, наигравшись, выкинет трубу, а взрослый ее подберет, в опухшей с возрастом руке снова окажется стебель круглой тыквы. Цезарь, когда оплакивал Гвен в конюшне, когда собирался в Дом Наверху и в последний раз поднимал глаза к окну, где стоял толстый граненый стакан и витой чугунный подсвечник, похожий на змею, слышал легкие звуки зеленой трубы. Дети! увы, напрасно он спешил вдогонку. Но вернемся к пастору, паства, увидев его с кошачьей головой, не позволила себе ни единого замечания, только малыш Поль, которого купали в ванночке у окошка, показал розовым пальчиком на проходившего мимо пастора «киса-киса». Чья в том вина, что пастор потерял голову от богатой жены торговца лошадьми?

— Вы будете связаны с власть имущими мира сего, — предсказала пастору давным-давно на благотворительной ярмарке старая дева, графолог и филателистка, поджидавшая покупателей у палатки. Но это же Амели фиолетовые руки еле втиснулись в перчатки из шелка-сырца. Прачка из Фредега! Та, что немного не в себе. Вот уж вправду тесен мир.

— Чудесная линия удачи, богатство и успех.