Духи земли

Цезарь шел по кромке луга, солнце спустилось к горизонту, уперлось ногами в землю, теперь можно было разглядеть его передние конечности и хвост, которым оно подметает небо по вечерам в конце октября. А над озером солнце расцветает огромной золотой розой. Прощай, Гвен, ангел однажды ухватит тебя за золотистый локон! больше я никогда не услышу твой голос! Не осталось мне ничего, кроме неба и конюшни, тайного прибежища. Цезарь поднял голову, небесный свод поднимался над землей лошадей огромным многоэтажным сооружением, медленно наступала ночь, стирая все без разбора, исчезли струны и гигантские занавеси с подхватами величиной с целую страну. Лошади галопом скакали по влажной земле, гривы разметались в облачные клочья, не так давно мир состоял из одних грозовых туч, громко ржавших в тишине вселенной. Во дворе грузили на повозки добро Мелани, глухая швея уселась на самом верху в кресло с позолотой и думала о своем Гамба, о своем Карлино. Цезарь издалека видел массивные стволы, подметавшие хвостами дорогу, он, никого не предупредив, с утра пораньше двинулся в обратный путь, чтобы опередить приданое Мелани и первым вернуться во Фредег. Хотя какая теперь разница? Стоявший на террасе кузен в новом корсете раскачивался из стороны в сторону, озеро безжалостно ворочало в волнах каменные цветы. Гвен встретила Цезаря на деревенской улице, упиравшейся в берег, где сушились сети, вечно эти рыбаки возводят стены тумана между небом и землей.

— Тебя не было, Цезарь?

— Я женил брата.

Маленькая ручка оперлась на поросший мхом камень, золотистый локон на плече, она держалась за стену, боясь скатиться под горку прямо в сети. Виноград собирают! Пусть собирают! Виноградарь приколол к брезентовой фуражке две георгины. Услышав слово «свадьба», Гвен покраснела. Цезарь, заложив руки за спину, пинал стену ногой, пытаясь выбить замшелые камни.

— Знаешь, я ждала тебя на днях.

— Мой брат обручился.

— А мой отец тебя ждал. Но ты пропал. Куда ты пропал и не сказал ни слова?

— Я был на свадьбе брата; далеко отсюда. Он берет Дом Наверху, куда же ему еще деваться.

— Но я ждала тебя. И отец тоже, — помешкав несколько секунд, добавила она.

Цезарь медленно пошел прочь, Гвен осталась, оперлась о стену руками, потом крепко, до боли, прижалась к камням, сохранившим летнее тепло. «Гвен! Гвен!» — кричала ее томная мать, волоча по гравию террасы подол юбки с кружевным воланом. Пусть меня зовут! Пусть собирают виноград!

— У них, действительно, своего рода замок, — говорили между собой родители Мелани, греясь в последних лучах октябрьского солнца в плетеных тростниковых креслах, и с улыбкой добавляли, — а сами-то почти крестьяне. И теперь, когда второй брат женился, где Цезарю вить гнездо, позвольте узнать?

Через минуту повторяли то же самое, и так до позднего вечера, уже и сети вытащили на берег, и дома, накренившись, чтобы встретить штурм волн, приготовились к ночи. Посыльная, караулившая у окна, видела, как мимо проехал воз с горой картонных коробок и чемоданов, на которых восседала глухая швея, ее могучий голос разносился на многие лье вокруг. Над дорогой дрожали хвосты стволов, где поселились заблудшие букашки, красные клопы с черными точками, бесцельно сновавшие по поверхности мира, катившегося сквозь пространство. Цезарь смотрел, как спускались тяжелые повозки, как повернули направо и начали подниматься в гору к Дому Наверху; и думал, а не вынуть ли этой ночью доску из днища «Данаи», ведь завтра Авраам и Улисс собирались на рыбалку. Лодка из Мейлери, высотой со скалу, качалась на волнах, один парус — темный, другой — ослепительно белый, шел високосный год, озеро текло через Понт-дэ-Машин, на берегу образовались мелкие лагуны, по которым каждое утро лебеди шлепали лапами из вишневого дерева, рыбаки принесли в замок римскую вазу, кухарка приспособила ее под подставку для ножей. Вереница повозок с мебелью, стволами, насекомыми и глухой швеей ползла вверх, Цезарь каждую осень уходил этой дорогой из Фредега и на повороте оборачивался, чтобы попрощаться с голой землей виноградников, нетронутой плугом{38}, пронизанной, взрыхленной воздухом и лежавшей волютами вокруг лоз. Слуга в Доме Наверху в честь прибытия новобрачных водрузил на углу веранды на шесте, покрашенном по спирали белыми и зелеными полосками, флаг родного края Мелани: крупные листья желтой горечавки и бегущая лошадь. Колеса машины шуршали по гравию аллеи. Шофер, любивший свое дело за то, что сидя за рулем, мог заглядывать в окна первых этажей, где хранитель поземельной книги вешал на шпингалет рубашку и раздевались красавицы, давился от смеха, представляя, что везет мсье Адольфа, протиравшего лорнет в золотой оправе уголком жилета, на первую брачную ночь. Между деревьями показалась двухскатная вогнутая крыша Дома Наверху, на верхушке шеста под ветром хлопал флаг, и лошадь перебирала ногами на рыжеватом полотнище.