Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Наконец дама поспешила мне на помощь. Она зажгла свечу от еще не потухшего светильника в прихожей, и мы сняли с мертвого покрывало. Что за ужасное потрясение пережили мы, взглянув на его лицо! Это был тот самый молодой человек, с которым я познакомился в первый день своего приезда.

Я устремил взор на хозяйку. Лицо ее выражало борьбу страстей, сочетание коих показалось мне неожиданным. Изумление, любопытство, ужас, любовь, боль... и наконец негодование одержало верх. Я ожидал благодарности за то, что был готов пожертвовать за нее своей жизнью, что ради нее я совершенно бескорыстно ввязался в эту игру, но напрасно я надеялся. Некоторое время она стояла, будто оцепенев, со свечой в вытянутой руке, затем поставила свечу на землю, упала на колени, склонилась над мертвым. Достав носовой платок, она приложила его к кровоточащей ране и поцеловала бледный рот. Застыв от изумления, наблюдал я эту странную сцену. Судорожность движений дамы заставила меня против моей воли убедиться в глубине и неотступности ее боли, лишившей ее дара речи.

Пролежав так некоторое время, она наконец поднялась и с тем самым удрученным, меланхолически-холодным выражением лица, столь знакомым мне из нашей первой встречи, простерла ко мне свечу и сказала:

— Еще и убийца.

Отвернувшись, она вышла из комнаты, оглянувшись в дверях, прежде чем окончательно скрыться. Потрясенный, я не нашел в себе сил, чтобы последовать за ней.

Я тихо пробрался в свою комнату, тщетно гадая, чем все может закончиться. Была ли то любовь к покойному, что заставила даму в тот самый миг, когда я уже предвкушал излияния благодарности в ответ на свой энтузиазм, отдалиться от меня столь решительно? Или то было отвращение к кровавому исходу схватки? Был ли всему виной приступ ужаса или, возможно, нахлынувшие воспоминания? Что это вообще могло быть? Никогда прежде не проводил я ночь в столь мучительных сомнениях. С нетерпением дожидался я утра, хотя его свет был мне не мил.

В обычное отведенное для завтрака время направился я в покои дамы. Дверь была заперта. Одна из служанок вышла ко мне, дабы сообщить, что госпожа сегодня утром не может со мной беседовать. Завтрак для меня был накрыт в саду, где я и провел все предобеденное время. В полдень я вновь приблизился к ее двери, постучался — и снова напрасно. У себя в комнате я обнаружил накрытый к обеду стол; на одной из тарелок лежало запечатанное письмо. В нем было написано следующее:

Вы заставили меня вновь разочароваться в мужчинах. Хотите знать почему? Вы, сами того не ведая, лишили меня величайшего утешения, единственной отрады, что я имела. Будьте же довольны. Никогда не смогу я Вас видеть вновь. Не откажите мне в просьбе и удалитесь с моих глаз, ибо созерцание Вашего облика причиняет мне невыносимые страдания. Простите бедную, удрученную женщину, заслуживающую Вашего сочувствия, и забудьте обо мне.

Первым движением моей души после прочтения этих строк было глубочайшее негодование, и я написал на обратной стороне листка:

Вам известны намерения, кои побудили меня подвергнуть себя опасности, дабы отвести ее от Вас. Вам известна моя любовь к Вам; но знайте также, что и гордость может руководить моими поступками. Если случай не сведет нас вновь, можете быть уверены, что в тот кровавый миг Вы видели меня в последний раз. Забудьте же несчастного, которого Вы столь незаслуженно обидели.

С письмом в руке я встал из-за стола и покинул комнату. Проведя мучительную четверть часа в прихожей, я дождался, пока выйдет одна из служанок, дал ей золотую монету и приказал отнести письмо госпоже. После чего я сошел вниз, приказал седлать лошадь и с ледяным спокойствием, ни разу не обернувшись, выехал из замка той же дорогой, что когда-то привела меня сюда.

Я мог бы потрудиться, милый граф, и поведать подробнее о переживаниях того часа. Но, по правде говоря, мысли не особенно докучали мне. Я чувствовал себя внезапно пробужденным от некоего продолжительного сна и еще не вполне опомнившимся. Мир казался мне заново сотворенным и беспредельным, и я был в нем как мельчайшая точка, к нему принадлежащая.