Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

— Уже более получаса прошло с тех пор, как я остановилась на канале напротив вашей двери. Но я не могла выйти, поскольку заметила двух молодых людей, углубленных в беседу. Насколько я могла видеть в сумерках, они были облачены в военные мундиры и тихо переговаривались на чужеземном языке, так что я не могла понять ни слова. Прождав напрасно и боясь потерять еще больше времени, я отважилась сойти на берег рядом с ними и постучать в дверь. Мне отворили. В ту же секунду один из них втиснулся вместе со мной, швырнул меня на пол и, так как я угрожала, что буду звать на помощь, накинул на меня покрывало и вытолкал кулаками на площадку, где, ища спасения, я упала без чувств. По понятным причинам я не могла отважиться громко кричать, и со мной обращались в полной темноте способом, от которого, думаю, останутся следы на всю мою последующую жизнь.

С этими словами она обнажила руки и часть шеи — все было в крови и синяках. Тут и там обнаружили мы следы ногтей.

— Будьте уверены, — сказала герцогиня, — что нет ни одного места на моем теле, где бы я не чувствовала эти тяжелые, яростные руки.

Граф был столь возмущен этим бездушным деянием, что, казалось, вот-вот потеряет сознание. Он вытащил шпагу и поклялся, что злодей заплатит жизнью за свою дерзость. И все же герцогиня напомнила своему возлюбленному, что у нее осталось не так уж много времени и он прежде должен доставить ее домой, а там уж может делать, что придет ему на ум. Друг мой, заметив, что уже брезжит рассвет, не стал возражать. Мы оба вооружились и сопроводили герцогиню до ее дома. Возвратясь, мы увидели, что боковая дверь приотворена, и обыскали свое пристанище сверху донизу, но не нашли никого, кроме слуг.

Граф позаботился о том, чтобы это происшествие не нанесло много вреда сердцу его возлюбленной или чтобы она, по крайней мере на будущее, была осторожней. Он знал, стоит женщине задуматься над своей страстью, она уже на полпути, чтобы эту страсть оставить. Но ничего подобного не происходило с герцогиней. Она терпела боль, наложив пластырь на раны, и оставалась по-прежнему безумна в своей любви, причем ее дерзость и отвага лишь усилились.

Это принесло графу новые заботы. Мужество графини, которое лишь окрепло после неудавшегося ночного приключения, заставило ее забыть все правила осторожности и здравого смысла. В ее глазах горело нетерпение, устремляясь то и дело без какой-либо меры или робости на графа. К счастью, герцог был настолько занят своей болезнью, что не замечал странного поведения жены. Но ее бедный любовник, несмотря на это, постоянно чувствовал себя словно под пыткой.

Герцог вскоре поднялся с постели и затеял устроить на своей ближайшей вилле перед началом поста, несмотря на зиму и дурную погоду, праздник[260] в честь своего задушевнейшего друга. Этот праздник обещал быть поистине блестящим. Пригласили всю высшую знать, нашли лучших музыкантов, и герцог провел полдня на своей вилле, чтобы как можно тщательнее проследить за приготовлениями.

За два дня до этого герцог и граф были в кофейном доме, и случилось так, что граф не пожелал с ним согласиться насчет одного пункта игры. Ценя свою честь дороже любви и жизни, он вызывающе покинул герцога, решив порвать с ним навсегда отношения, несмотря на свою связь с герцогиней. Придя домой, граф искренне рассказал мне о случившемся. Он был раздосадован, и немногого недоставало, чтобы повздорить также и со мной. Увидев графа в таком возбуждении и с пылающим лицом, я не мог удержаться от того, чтобы не расхохотаться, несмотря на все его жалобы. Он спросил меня о причине моего смеха.

— Благодарите Бога, — сказал я ему, — за это происшествие. Если вы желаете последовать моему совету, то считайте, что не могло произойти ничего более счастливого.

После чего я изложил графу свой план. Хоть он и сомневался в возможности его осуществления, но принялся также смеяться, и его настроение вновь улучшилось. Так как он был ко всему готов, мы поступили следующим образом. Не прошло и часа, как, отыскав герцога, который совершенно позабыл о размолвке, я, сыграв роль посредника, примирил их друг с другом. Граф с герцогом взялись доверительно под руки и отправились в ближайшую кофейню, чтобы отпраздновать примирение. Ранним утром герцог уехал в свой сельский дом, чтобы закончить приготовления к празднику.

Я же отправился к знакомым, чтобы, заручившись их поддержкой, затем сообщить Малому совету[261] о ссоре моего друга. Я обнаружил, что меня уже опередили: мой рассказ послужил лишь подтверждением события и сделал еще более очевидным слух о предстоящей дуэли. О примирении никто ничего не слышал, опасность казалась близкой, и, чтобы избегнуть шумихи, герцогу дали знать, что он не должен покидать виллу без дальнейших распоряжений. У графа же, как у чужака, взяли слово чести, что он через три дня покинет город.