Духовная амнезия: беседы о том, как не забыть о Боге

…И когда ближний увидит, что ты подходишь к нему с этим чувством, с этим духом безкрайности, с этим благоуханием рая, с тем особенным, что несешь в себе, и когда твои глаза, как говорит старец Паисий, сияют оттого, что видят хоть лучик, исходящий от лика Христова и рая, другие это понимают и принимают тебя всерьез. Потому что понимают, что ты тоже всерьез отнесся к одному очень важному вопросу — вопросу нашего спасения, вопросу моей души, вопросу о том, зачем я живу, куда иду, куда уйду? Как я буду жить сейчас, всегда и после смерти — но и сейчас тоже. Понимаешь?

Когда говорю я или ты, другой против нас восстает. А когда говорит какой-нибудь святой человек, такой, у которого есть благодать Святого Духа, благодать Божия в душе, его слова нас трогают. Он может сказать нам и что-нибудь суровое, например:

— Оставь эту девушку! Это нехорошо — то, что ты делаешь! Эта связь, которую ты завел, — грех. Вы ведь не женаты!

Человек слышит это от святого, и душа его смягчается. А услышит от тебя или меня — и начинается злиться. И говорит:

— Да оставьте вы меня в покое! Я буду делать то, что хочу! Это говорите вы!

Как жаль. Как жаль! И ты говоришь себе: «Он не слышит. Как жаль (это я о себе говорю), что я не убедил его в том, что то, что я говорю, — это Божественное, а не мое, не человеческое, не моя настырность. Это не человеческая, а Божественная заповедь».

Мало говорить другим о Божественных заповедях, главное — говорить о них по-Божественному. Понимаешь? Люди потому и не меняются.

Евангелие существует, проповеди произносятся, беседы выслушиваются, делаются заявления, читаются окружные послания, а люди не меняются. Потому что здесь недостает не знаний и информации, а благодати, которая прошла бы через это оглашение. Оглашать значит вот что: я издаю звук, который входит в ухо другого, — некий звук, ты слышишь голос, но голос этот должен давать сладкий толчок, который коснется другого и повлияет на него.

Мы говорим, а нас никто не понимает, никто не придает нам значения, потому что мы еще не поняли, что существуем в пространстве Божественных откровений и явлений. Это я говорил вначале. Когда ты это поймешь, то всё воспримешь иначе и скажешь:

— Ах, мой друг! Сейчас говорит не священник, не духовник такой-то, не батюшка такой-то и так далее, а Сам Бог говорит через него!

Бог, Который является не моим изобретением, не плодом моего воображения, но Откровением. Небеса распахнулись, и Бог сошел на землю. Бог Сам пришел и нашел нас. Мы в слепоте своей не знали, куда идти, во что верить. Любили животных и стали обожать их, обожествлять, стали превращать творение в бога, а Бог пришел и открыл нам истину. Слова Христа Божественны.

Если мы поразмыслим обо всем, что переживаем в Церкви, если как следует, правильно усвоим себе это и поймем, что пространство, в котором движемся, — это Божественное пространство, а то, что мы говорим, — это не человеческое, тогда перестанем притеснять других, даже самих себя, и не будем ощущать никакого давления.

Я не ощущаю давления в Церкви. Я не могу оставаться там, где чувствую давление, где задыхаюсь, — вот это я подразумеваю под давлением: когда я чувствую, что задыхаюсь, что не могу там находиться, что не выношу этого. И я не хочу, чтобы ты становился Божиим человеком, если ты этого не выдерживаешь. Если ты чувствуешь то, что некоторые называют удушьем:

— Но я не выдерживаю в церкви!

— Не выдерживаешь в церкви? А что ты имеешь в виду?

— Я не могу найти общий язык с мамой!

Вы видели? Заметьте явные ошибки. Иначе говоря, для него Церковь — это его мать, это то, что она говорит ему и как она говорит. И знаете, что я ему сказал?

— Согласен! Я с тобой согласен! И маме твоей тоже скажу об этом, когда она придет!

Невозможно, чтобы этот печальный результат был, так сказать, церковным, невозможно, чтобы Богу хотелось видеть тебя таким, невозможно, чтобы Бог наш, Сладчайший Иисус (как говорит св. Никодим Святогорец в своих молитвах18), ходивший по земле, евший и пивший с нами и бывший вместе с нами в боли и радости, к Которому шли и льнули детишки, радовались Ему и не хотели от Него уходить, — разве возможно, чтобы это Христос вынуждал тебя сейчас сказать: «Я задыхаюсь и не выдерживаю в церкви»?

Я сказал ему:

— Надо отличать одно от другого: одно говорит твоя мать, а другое — Христос!

Или даже она может говорить то же самое, что Христос, но только говорит это по-другому — и вынуждает тебя сопротивляться, нервничать, бунтовать и уязвляться. Разберись в этом. Ты ведь уже не маленький.

Она говорила и что-то другое, и ты тоже возмущался, но только не стал бросать всего тут же, а сделал правильное движение. И сейчас я тоже хочу, чтобы ты поднял бунт, восстал и против матери, и против отца, и против меня, против кого хочешь, но только чтобы ты поднял хороший, правильный бунт. Я хочу, чтобы ты взбунтовался, но только не бросая Бога, не бросая Церкви, потому что это уже называется не бунтом, а самоубийством, и тогда ты реально задохнешься, реально себя погубишь.