Духовный символизм Ф. М. Достоевского

В связи с очевидной соотнесенностью «рыцарского» сюжета «Идиота» с основным сюжетом рыцарского романа возникает вопрос о цели сюжетной реминисценции: зачем это понадобилось Достоевскому? Ответ содержится в том, как разрешается указанный конфликт в произведении: если в рыцарском романе противоречие разрешается примирением любви и служения, любви и рассудка, желания и долга, то в «Идиоте» все заканчивается жизненной катастрофой героев. И здесь остается ответить на вопрос: причина катастрофы заключается в жизненной несостоятельности героев или в принципиальной неразрешимости конфликта путем примирения?

Представляется, что «рыцарским» сюжетом Достоевский показывает бытийственную несостоятельность «рыцарского» разрешения указанного противоречия рыцарского романа, и тем самым затрагивает глубинные основания европейской культуры и европейской истории в ее кульминационной точке – возникновении и развитии идей Ренессанса.

На период зрелого Средневековья приходится осмысление такого важнейшего явления европейской жизни, как крестовые походы. А. Л. Доброхотов, на наш взгляд, дает точную аксиологическую оценку этого явления: «Возможно, среди важнейших итогов крестовых походов для западной культуры было осознание истории как войны за идеал – идеи, определившей и сознание, и политику Европы на многие века, особенно если учесть, что буржуазная система ценностей не отменила эту идею, а лишь вступила с ней в сложное противоборство. Посюсторонний мир и благополучие, с одной стороны, потусторонний идеал и жертва ради него – с другой. Легко упустить из виду, что зрелое средневековье несводимо ни к одному, ни к другом типу ценностей. Здесь мы сталкиваемся с третьим типом, который был попыткой синтеза и как таковой оказывал сильное воздействие на культуру Запада вплоть до начала XVII в. Речь идет о том варианте эсхатологии, который связан с хилиазмом – учением о тысячелетнем царстве божием на земле. Это учение, особенно популярное в еретических сектах, проникло и в ортодоксальное сознание, сформировав новый идеал: преображенный земной мир, который должен стать достойным воплощением духа» [Доброхотов, 1990, 14–15].

Рыцарский роман и выражает «третий тип ценностей» как один из первых провозвестников эпохи Возрождения. В куртуазной литературе в целом выражено вполне светское христианство, то есть такой тип христианства, в котором осуществлена попытка соединения, совмещения духовного и естественного, чувственного: «Парадокс куртуазии в том, что любовь остается чувственной, но принимает формы поклонения сверхчувственному идеалу, что приближает ее к молитвенному идеалу монаха» [Доброхотов, 1990, 36–37].

В контексте светского христианства очевидным становится символизм рыцарского романа, так как «авантюра» суть передний план, за которым открывается сакральный метасюжет. Французский историк Ж. Дюби находит символическое соответствие между воспитательным циклом в рыцарстве и в католическом духовенстве: «Три этапа. Вначале посвящение в рыцари на Пятидесятницу; это окончание ученичества, которое для рыцарей играет ту же роль, что для клириков искусство тривиума. Затем – приключение, «авантюра», запретная для низкорожденных, уводящая от низости, эквивалент исканий клириков, переходящих от учителя к учителю <…> Что до третьей ступени, то она всегда в будущем; это воображаемая, недоступная местность, постоянно удаляющаяся точка, мираж <…>, место надежды, где завершатся поиски, где будет обретен предмет желания, заставляющего покинуть мирные радости двора и скитаться по темным чащам, от испытания к испытанию» [Дюби, 2000, 274–275].

Следует отметить, что Дюби прочитывает символизм Пятидесятницы в рамках исследуемой темы, а именно в рамках описания моделей средневекового европейского общества. Представляется, что три этапа воспитания рыцаря воспроизводят не только жизнь католического духовенства, но вообще жизнь христианина в Церкви, так что, соответственно, Пятидесятница есть образование Церкви; «авантюра» символизирует жизнь в Церкви; недоступная на земле третья ступень – символ посмертной жизни в Царстве Небесном. Нарочитая, явно читаемая соотнесенность с днем образования Церкви, на наш взгляд, подчеркивает нецерковный, светский характер христианства в рыцарстве. Здесь мы имеем, по сути, путь спасения, альтернативный церковному порядку.

В рыцарском романе символизм праздника Св. Троицы играет важную роль. В. фон Эшенбах, хотя и в ироническом ключе, но все же не может обойти эту тему стороной.