Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

– Ты устала с дороги? Хочешь принять душ? Там только… – наморщил лоб, вспоминая. Что было сегодня утром? Кажется, события прошлого века. – Я сейчас попрошу свежих полотенец. И могу заказать что-нибудь покушать в номер. Здесь очень вкусно готовят.

Долгий взгляд. Влажный. Покорный. Нежный. Ее ладони на его лице. Пальцы – порханием бабочек. Последняя связная мысль: «В душ не хочет…» А дальше – взрыв сверхновой.

Именно им – высокоэнергетическим взрывом – разлеталась одежда по углам номера. В те мгновения разлеталась, когда двум влюбленным хватало сил оторвать губы и руки друг от друга. И нервными движениями пальцев отправить в полет очередную деталь одежды. И когда ее, одежды, наконец не осталось совсем – упасть на гладкие простыни. В облаке перехватывающей горло жажды стать единым целым.

И тем не менее в самый неподходящий момент…

Какой каприз нервной системы остановил его на том самом моменте, на котором останавливаться нельзя?! Когда Дуня всхлипнула жалобно вздохом непонимания:

– Ва-а-а-ня?!

Но он – идиот и чемодан без ручки – замер. В миллиметре от неминуемого блаженства. Потому что… Потому что… Потому что! В Коломне, перед отъездом, он качественно перетряхнул рюкзак. И из него в мусорное ведро полетели не только скомканное фото царицы, но и весь стратегический запас латексных изделий. И потому, что остро помнилась горечь летнего утреннего осознания собственной безалаберности. И потому, что сейчас рисковать нельзя ничем. Просто – права не имеет. После всего. Нельзя.

Влажным лбом – к влажному ее. Так же, как и ниже они соприкасаются. И замирают в сладкой муке «еще-не-целое». И слова не идут. А надо.

– Скажи мне… у тебя ничего не изменилось… в плане того, что ты… Дуня! – воздух тоже кончается, вместе со словами. Перевести дыхание. Ну как же собраться?! – У меня нет презервативов, и если у тебя что-то изменилось, то… скажи, я должен знать и…

Она притихла под ним. Нетерпеливо ерзать и вздыхать перестала. И тихим выдохом:

– … и нести совместную ответственность?

Это слово – ответственность – должно было его испугать. Заморозить до льда все. Остановить. Но – уже нет. Совсем иначе все.

Кто-то умный и взрослый из чемодана без ручки ответил прерывисто, но спокойно:

– Я и в одностороннем буду нести, если надо. Ты просто скажи.

Не сказала. Притянула за шею и поцеловала жарко. И шепнула тоже прерывисто, но уверенно:

– Это… – поцелуй… – будет… – поцелуй… – не сегодня. И спасибо за ответ! – И совсем жадно и жарко: – Ну не тормози же ты! Пора… повышать… передачу…

Ее бедра опередили ее слова.

И время слов кончилось. И время думать и понимать тоже кончилось. Осталась лишь способность чувствовать.

Поцелуи. Пальцы. Кожа. Каждое касание. Немой разговор.

О тоске и разлуке. О ревности и покорности. О страсти и жажде. О любви. И ни о чем больше, в конце концов.

Способность думать и понимать вернулась, конечно. Когда все стихло. Перестали звучать жаркое дыхание и хриплые стоны. Женское протяжное «Ваняванечкаваняванечкааа» и мужское короткое «люблю». И матрас перестал едва слышно, но все-таки скрипеть. И в наступившей тишине остались двое: он, бессильно раскинувшийся на спине, и она, в полной неге устроившаяся щекой на его плече. Общую расслабленную неподвижность нарушали только движения ее пальцев, что-то чертивших на его груди и плече.

* * *

– Я очень по тебе соскучилась, – первое, что смогла она сказать, на секунду прервав свое рисование. Невозможно было остановиться.

Хотелось все время трогать, гладить, удостовериться, что это было. Есть. И будет.

– А я… я пытался научиться жить без тебя. И не скучать, – он перехватил ее руку и поцеловал ладонь. – Ничего у меня не получалось, – рука осталась в руке, Дуня подняла голову, чтобы увидеть его лицо. – Я до сих пор не верю, что все это происходит на самом деле. Как ты меня нашла, Дунька моя?

– Я позвонила твоей маме.

Наверное, такой вариант ему в голову не приходил, потому что Ваня вдруг поперхнулся, сделав вдох, и закашлялся.

– Ведь у нас же номера различаются всего одной цифрой, – добавила Дуняша, – ты сам рассказывал.

– И она… сказала тебе, где меня найти?

– Нет, не сказала, – Дуня устроилась поудобнее, дотянулась рукой до татуировки и медленно провела по ней пальцами, хотя ужасно хотелось дотронуться до плеча губами, – я снова ей не понравилась. И, наверное, опять сказала немного не то… не знаю почему, но не очень получается у меня быть примерной в разговоре с твоей мамой.

Ваня негромко засмеялся.

– Примерная девочка – явно не твое амплуа, – наконец проговорил он, поцеловав в висок, и от этого простого прикосновения внутри все замерло. – А у мамы непростой характер. Но как тогда?…

– У тебя прекрасная бабушка, – улыбнулась Дуня, – она мне перезвонила с телефона Гениальной Идеи тайком. И сказала, что ты во Владимире, и что у тебя выставка, и что с тобой надо быть посмелее.