Думаю – следовательно, играю!

Они смотрели на меня, как на марсианина, особенно в тех случаях, когда я осмеливался просить не делать разминку перед тренировками. Я бы наслаждался ими, если бы сам мог решать, делал бы их всю неделю, а потом и субботу, и воскресенье. В чемпионате, в Кубке Италии, Лиге чемпионов. Даже на чемпионате мира, который я выиграл, несмотря на то, что не очень-то напрягался в эти девятьсот секунд, предшествовавших матчам против Ганы, Соединенных Штатов, Чехии, Австралии, Украины, Германии и Франции. Я могу пасть духом во время разминок, поэтому считаю про себя в обратном порядке, повторяю, что я должен быть спокойным, что скоро это мучение закончится. Может быть, это фобия, но для меня это, скорее, несправедливое отношение к прекрасной игре. Если перед тобой окажется голая Бар Рафаэли, ты не станешь, бросив на нее взгляд, говорить: «Подожди, я вернусь через пятнадцать минут», потому что в это время ты будешь думать только о ней, о ней одной, и, задержав дыхание, ты бросишь все, чтобы сжать ее в своих объятиях. То же самое перед «Реалом», «Барселоной» или другой известной командой: ты немедленно хочешь вступить с ней в схватку, ты пожираешь ее глазами, у тебя капает слюна, ты не можешь ждать. И тут приходит злость, невероятная злость!

Ты понимаешь, что теряешь время.

17. Путешествие из Турина в Сидней

«Дель Пьеро пошел еще дальше, он также часто оказывался на пьедестале игроков других команд, просто потому, что никогда не менял цвет. Его узнавали по этой верности, по долгому супружеству без расставаний, по тому, что он – нечто большее, чем простой игрок в футбол»

Алессандро понимает меня. Только у Дель Пьеро я замечал чувство, похожее на то, которое я испытываю во время разминок. Я помню его последний год в «Ювентусе» – спортивную агонию, как будто сильнейшая любовь умирала секунда за секундой, превращаясь в самое обычное обоюдное чувство.

Он не играл, и ему было плохо, он пожирал себя изнутри, и даже нам это было заметно. Он мог бы разрушить весь мир, и не только, но его лицо было переполнено ужасом. Он прятал свои истинные чувства, но не мог скрыть их до конца, потому что можно быть либо искренним, либо актером, третьего не дано. Его выражение лица даже отдаленно не могло скрыть его чувств – от него до хитреца такой же путь, как от Турина до Австралии: если они захотят сыграть, лететь придется не один день.

Он страдал на скамейке, как сумасшедший, забрать у него мяч было словно проклятие, один сезон он провел, уходя спать без ужина и без футболки номер десять, в черно-белой пижаме, без номера на спине, словно заключенный. Не приговоренный, но запертый. Окончание срока: никогда.

Он никогда не жаловался в присутствии других и переживал этот момент с достоинством. В нашей раздевалке он редко появлялся в течение недели, у него был персональный тренер, который с ним работал. Супермашине нужно суперобслуживание. Он приходил раньше всех и шел в небольшой зал в спортивном центре «Виново», рядом с залом, где разминались его друзья, включая меня. Он присоединялся к команде только на поле, во время тактических занятий с мячами. В тот момент, когда было необходимо, его присутствие чувствовалось. Нам было жаль, что такой чемпион ушел, причем тогда, когда команда только-только начала выигрывать. Его команда. Хотя мы и знали, что этим все кончится, нам, тем не менее, было больно. Мы говорим об исторической личности – и по харизме, и по возрасту.

Я никогда не знал, что именно произошло между ним и президентом Аньелли, какой именно механизм перестал работать, какая коррозия вкралась в систему, и я никогда не позволял себе спрашивать об этом. Я глубоко уважаю их обоих, и если история дошла до своего логического завершения, то для этого нужна была веская причина. Это их личное дело, их проблемы, началось все однозначно с различного видения нового контракта, которое осталось только в теории. Жаль, потому что Дель Пьеро был бы полезен для «Ювентуса», – такой, как он, всегда нужен. Я бы хотел, чтобы такой человек был рядом со мной двадцать четыре часа в сутки, профессионал и пример для меня.