Дурак космического масштаба

Я метнулся вниз, обгоняя ведущего. Слишком низко! Недопустимо низко, учитывая, что импульсный бич продолжает генерировать электромагнитное поле, а у меня не отключен щит. Но я продолжал снижаться. Во мне не осталось ни раздражения, ни перенесенной недавно боли. Только пустота.

Защита шлюпки по всем правилам должна была войти в резонанс с импульсным разрядом, но не вошла. Я не полностью, но закрыл от светочастотного удара и Дерена, и Роса. И мы метнулись вверх.

Мой пилот, остекленевший оттого, что я делаю, не успел сбросить мину. Ее сбросила следующая за нами шлюпка. Нас крутануло взрывной волной, но я не потерял ощущение пустоты и выровнял шлюпку по экрану слежения. Иначе уже не выходило – вокруг бушевал огонь.

Я искал сегодня огня, однако он опоздал. Увидев Роса, подныривающего под смертельный для его «голой» шлюпки светочастотный, я успел сгореть сам.

– Пятнадцатый и восьмой, проводите Роса.

Это Дерен. Если Рос начнет сейчас падать, две шлюпки смогут зажать его между щитами и довести до лагеря.

Но Рос держался сам.

Наконец я увидел малую шлюпку и через стекло. Шла она ровно, я надеялся, что лейтенанту моему не сильно досталось.

Каньон. Излучина. Не очень сообразил, как мы сели.

Пилот пятнадцатой выскочил раньше меня и боролся с оплавленной дверью шлюпки Роса. Морда и у него была красная, но до ожога вроде не дошло.

Когда я подбежал, шлюпку уже удалось открыть, и Рос оттуда практически выпал. Вся левая сторона обожжена, сам в шоке… Но шлюпку как-то довел.

Смотрел, как медики обрабатывают ожоги, но все еще находился там, над лагерем фермеров, в слепоте пронзительного света, несущего не жизнь, а смерть.

Вернулись остальные шлюпки, успевшие, надеюсь, развлечь фермеров по полной программе.

– Ну вы и псих, капитан, – сказал подошедший Дерен, сжимая мою ладонь. – Я думал – все. Вы почему щит не отключили? Хотя без щита и светочастотный почти в упор… Видели, у Роса вся корма оплавилась? Но щит выдержал. Сам бы не видел – не поверил бы.

Я держал его руку, такую живую и теплую. Улыбнулся одними губами:

– Надо было, вот и выдержал. Мы с Росом вместе…

– Если выживем, я только с вами буду летать, – тихо-тихо сказал Дерен. – Я очень хочу понять, как это – на большом корабле.

– Давай выживем сначала, – сказал я так же тихо.

История тридцать первая Под знаком белого солнца

Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Абэсверт, Аннхелл

Солнце ходит по росе,
Кони пьют восход.
День сойдет во всей красе
На зерцало вод.

И умытая трава

Вместе с ребятней
Побежит играть в слова
На песок морской…

На этом месте стишок вероломно обрывался. Забыл. Мы его учили еще в начальной школе.

Почему он мне вообще вспомнился?

Я лежал на спальном мешке, просто передыхая. Спать не собирался, да и заснуть бы все равно не смог.

Я мечтал о смерти.

Если ты скажешь, что никогда не думал о ней так, как я сейчас, ты врешь. Все думают.

И я думал этой ночью о том, как хорошо и легко было бы просто умереть.

Чтобы не чувствовать усталости, не понимать, что выхода у нас просто нет и быть не может. И чтобы не сожалеть о том, что сделал и что еще сделаю.

Вернее, сожалеть-то можно, есть такая форма лицемерного сожаления о содеянном якобы против воли. Только для этого хорошо бы окаменеть полностью, а не какими-то частями души.

Знаешь, почему писатели так любят начинать романы с описаний природы?

«Утро было туманное и нежное. Цветы поднимали свои мокрые от росы головки. Несмелая птичья трель…» Или наоборот: «Осень грязная, и небо все время ревет…»

Знаешь, отчего они так? Знаешь?

Оттого, что только когда мы смотрим, как дышат в солнечный день листья, целуются бабочки или носятся, размахивая лохматыми ушами, собаки, у нас в головах что-то щелкает, и мы начинаем осознавать, думать и чувствовать одновременно.

Большинство, наверное, принимает этот процесс за вдохновение. Это – еще не оно, это просто включились разом самосознание и чувства, а обалдевшие от изумления мозги начали происходящее осмысливать.

В такой момент ощущаешь себя богом. Тебе кажется, что никто не видел раньше эти травинки, не смятые почему-то ботинками или спальным мешком, все еще живые и такие наивные. Кругом – война, а у тебя под самым носом – травинки… Словно бы ты их сам только что создал. Дурак.

И очень четко понимаешь вдруг, что где-то рядом есть люди, для которых твоя война – чужая. Они брезгливо сморщатся, столкнувшись на улице с солдатом в несвежей форме, и, приглашенные на чинные корпоративные похороны, подальше обойдут заросшую могилу с «армейским крестом».

Твой мир будет для них враждебным и непонятным до тех пор, пока сами они, так или иначе, не споткнутся о те же камни, что и ты, не пойдут под пули, напалм или светочастотные лучи. Какая разница, какое у нас оружие? Война – это всегда война.