Дуракам всегда везёт

В первую брачную ночь Алексей с Ларисой отметили за полчаса начало официально дозволенной совместной жизни в новой деревянной кровати, после чего жена сыграла на фортепиано марш Мендельсона и пару вальсов Штрауса, а потом до утра они говорили о высоком. О чудесах, которые осеняют только тех, кто светел душой и честен сердцем. О страстях, низменных животных чувствах, и о любви, возвышающейся над страстями как солнце над сорняками в степях. Ещё вспоминали великих людей, рано и плохо закончивших земную жизнь, так как любовь у них не случилась.

.

– Ну, ты не хреново первую брачную оттарабанил! – восхитился утром зам. редактора областной газеты, который сам был на свадьбе и удивил Алексея тем, как хорошо он помнит, что и свадьба состоялась, и что он лично там раз двадцать мешал коньяк с красным марочным вином и чешским пивом.

– Ты, Лёха, бесцветный и почти прозрачный. А глаза такие, будто кровь ещё не отхлынула, не успокоилась. Мо-олоток! Наш человек! Иди, сделай репортаж с мебельной фабрики. Там стали выстругивать очень большие лакированные круглые раздвижные дубовые столы для богатых.

– Нет у нас богатых, Наиль Зяннатович, – с усилием улыбнулся Сахнин. – Богатые за бугром. У нас есть хорошо обеспеченные государством. И то на руках пальцев хватит, чтобы пересчитать. Ладно, сделаю. Фото надо к репортажу?

– Ну. Возьми ФЭД у Миши Моргуля, – зам. главного похлопал его по плечу и сел читать какую-то почёрканную рукопись.

А с этого дня быстренько прошло девять месяцев и в октябре с асфальтовой отмостки роддома Алёша пытался попасть в форточку запиской, окрутившей маленький камешек, каких много валялось под окнами. Наконец записка с признаниями в любви, поздравлениями с рождением сына Саши и пожеланием побыстрее выписываться домой влетела в палату на втором этаже, после чего Лариса принесла скрученное и обездвиженное существо с закрытыми глазами и розовым, маленьким как циферблат будильника лицом. Она подняла свёрток над головой, дала убедиться, что подвоха нет и сын, как планировалось, богатырь весом четыре кило, потом на минуту исчезла, снова вынырнула в линялом застиранном халате, послала Сахнину три воздушных поцелуя и ладошкой показала ему на ворота.

– Отец теперь я, – сказал он своему отцу дома. – Наконец сравнялся с тобой. А то ростом и весом давно догнал, а статус был ниже. Теперь мы мужчины, равные во всём, кроме возраста и профессии. Хотя главный инженер текстильной фабрики – это значительнее, чем корреспондент. Точно.

– Ларку с работы убирай, – подключились мама. – Пусть не декретный отпуск дома отсидит, а всегда будет при ребёнке. Зарабатываешь ты – дай бог каждому. А сын должен расти у матери под боком. Понял ты?

– Да само – собой! – разгорячился Сахнин. – Я вон детсадовский. И что? Матерюсь, курю, водку временами выпиваю с дружками. Сволочь, а не муж утончённой жены, которая барских кровей. Мой сын будет благородным как мама его. Гарантирую.

Через неделю жену он забрал и полгода помогал ей во всём. Как смог Лёха написать и защитить в марте в Алма-Ате диплом – не понял никто из родственников и друзей.

А тридцатого апреля шестьдесят шестого его взяли в областную газету корреспондентом отдела партийной жизни и святого коммунистического строительства. Ни в том, ни в другом он не понимал вообще ничего.

– Ништяк, – успокоил Алёшу Эдуард Дымков, заведующий отделом. – Я тут одиннадцать лет пашу и тоже пока не понял ни хрена. Да и не надо нам это. Главное – писать правильно. То есть чтобы обкому кисло не было. А тут я мастак. И тебя за пару месяцев натаскаю как легавую на зайца.