Дуракам всегда везёт

Дикий хохот потряс зал, скромно названный ленинской комнатой. Вождь, говорят, не любил выпендриваться. Даже кепку носил простую, в руках её мял на трибунах, а потом не гладил и надевал на лысину. Очень простым, говорят, был этот человек великий. Смеялись все. Мужики громче. А кто-то со средних рядов крикнул, добавляя к дикому хохоту неистовость буйную.

– Наше дело, мужицкое, простое! Мы всегда женам подмогнём. Пусть они хоть через день рожают! Но тогда Ты, Данилыч, переписывай сразу совхоз на город! Со всеми его причиндалами. Народу-то станет – ого-го! Прокормишь

на деревенский паёк ораву такую?

– Короче, я правильно понял.– Заключил главный агроном. – Коллектив за выполнение задачи в рекордный срок! Тогда завтра на стол директору каждый несёт листок с личными обязательствами и идёт на место проверять готовность инструментария и техники. В шесть утра послезавтрашнего – побригадно все рассасываются по своим клеткам, а шофера стоят под загрузку на зерноскладе. Есть вопросы?

– Может, парад техники проведём перед конторой? На рассвете. Мы проедем, а начальство руками нам помашет и воздушными поцелуями всех покроет. А? – прокричал шофер Толя Маринич.

– Вот, я понимаю – настрой! – тоже криком ответил директор Буров. – С таким настроем мы, гадство, всех соседей к своим ногам уложим. Будут рыдать и умолять научить их вкалывать так же ударно. По-коммунистически! Вперёд, товарищи! Часы пробили минуту разбега. Разошлись по местам!

Зал опустел. Остались директор, агроном, счетовод да Володя Петелин.

– Чего, Владимир? – Буров, директор подошел к нему, поднял голову, в глаза глянул. – Есть предложения по ускорению посевной? Давай, записываю.

И он пошел к столу. Бумагу взял, ручку вытащил белую. Из Москвы привёз. Шестицветную. Агроном со счетоводом сказали, что пошли работать и смылись. Почувствовали как-то, что Петелин остался не песенку дуэтом с начальником спеть. Володя сел на стул напротив директора и смотрел мимо него в окно. Молчал.

– Ну, Вова. Говори что-нибудь, – Буров покрутил ручку между пальцами и листок поближе придвинул. – Мне сейчас в город ехать. В управление наше. Доложусь о готовности и прослежу, чтобы наш старт занесли в протокол на послезавтра. А то хрен потом докажешь, что мы не на целую неделю раньше сеять начали, а потому и первые. Начнём в один день со всей областью. Чтобы всех чисто на лопатки припечатать. Верно говорю?

– Я хочу на ЗиЛе Толика Маринича посевную оттарабанить, – сказал Петелин тихо, хотя уже ушли все и неуместную сегодня мысль Володину слышал только директор. – А он пусть мою возьмёт. Ну, которая с прошлой уборочной. Её же подшаманили под меня. Хорошо, то есть.

– А это с какого-такого перепуга вдруг? – директор поднялся над столом и на прямых руках наклонился почти к лицу Владимира Ивановича. – Ты ж с женой в больницу проверяться ездил. И я знаю, что там тебя психом не признали. Так какого рожна ты мне кажешь тут бред сумасшедшего? Петелин! Тебя ж спрашиваю, хрен ты с горы! Чего несёшь?

– Надо мне, Данилыч. Всю зиму думал. Да что врать! Пять последних лет собирался с тобой вот так поговорить. Не знал как тебе обсказать про медленный переворот каждогодний в моей душе, бляха! – встал Петелин, за рукава директора прихватил возле локтей и поднял его над полом, перенёс аккуратно через стол да перед собой посадил. – Получается теперь, что дальше тянуть некуда. Сейчас скажу! Я должен всех «сделать», всю область, республику даже не на новенькой машинке, вчера от масла оттёртой. На простой «телеге» хочу выиграть. На такой, как у всех. Понял?

– Вова, ты точно не подвинулся рассудком? Какой на хрен сейчас нужен именно мне твой, блин, переворот в душе? Ты, мля, подобрал неровен час. Нашел, мля, время капризами в меня швыряться! Ты – козырный туз. Бьешь всех! Нам эту посевную тоже надо раньше всей республики закончить. Как всегда. А в первую голову – область всю надо наказать. Каждый совхоз и колхоз, мать их так-сяк! – Буров покраснел. Давление, видно, скакнуло. – Тебе, дураку, не говорил я, но ладно уж. Обком уже запросил ЦК о присвоении тебе по итогам будущей уборочной второго звания Героя и звезды. Они, сучий ты потрох, В ЦК не сомневаются, что ты опять первым номером выскочишь. Не только у нас, но и в Союзе! Ты соображаешь, мля, вообще? Ты будешь в СССР единственным шофёром – дважды Героем! А наш совхоз «Заря коммунизма» не опозорит названия своего. Заря первая всегда. Потом день. Потом!!! И вечер с ночью позади. А заря – первая завсегда, сучий ты потрох! Нам, совхозу, третий орден честный тоже не повредит. Снабжение опять улучшат. По высшей категории, как самым выдающимся передовикам! Так это же всем достанется! Людей-то не опускай! Уронить всех хочешь в грязь рылами? Скажи против слово! Ну!

Задумался Петелин. По залу ходил. Подбородок тёр так сильно, что, казалось, оторвёт сейчас. Потом к окну подошел, голову сжал руками сильно и так стоял минуту-две. Как памятник. Вроде и не дышал даже.