Дуракам всегда везёт

В четверг он смотался в райцентр, купил газету. Нашел большую статью про себя. На фото они с Прибыловым курили и смотрели в небо. То ли тепла осеннего ждали, то ли чуда. Начал он читать не с самого начала большой текст с названием «Поворот» почему-то. Явно на что-то намекал Лёха Малович. Или советовал. Хотя в самом тексте были банальнейшие слова: «Каждый километр В.И. Петелина – это всего лишь маленькая капля в море его забот о хлебе насущном, который он растит с товарищами по труду, не жалея себя. Быть первым – это удел немногих. Избранных. Он – Герой. Но по труду и честь!»

Петелин сел в кабину, ещё раз проглядел статью, сунул её в бардачок, закурил и долго сидел, откинув голову на спинку сиденья. То- ли просто думал о жизни, то ли искал в ней самое правильное решение.

Зима тащится как бесконечный состав товарняка мимо железнодорожного переезда, на котором ты сидишь в машине перед тёткой с желтым флажком и шлагбаумом. Да считаешь, матерясь, облезлые коричневые вагоны, серые платформы с чем-то, укутанным брезентом, цистернами мазута, бензина и солярки. Тебе надо быстрее – через рельсы, тебя ждёт дорога на другой стороне. А по ней надо быстро доковылять по гололёду до аэропорта, бросить машину и успеть на самолёт, который летит в весну. Но вагоны и цистерны, как ты не мечи по кабине матюги, всё не заканчиваются. Какая сволочь придумала такие тепловозы, которые тянут сорок товарных вагонов с грузом? Тяжело, медленно, но настырно. Ведь в весну летит только один самолёт и билет тебе Дед мороз под ёлку подкинул. Знал, что тебе нужна весна сегодня, через час, ну хотя бы к вечеру.

И не потому, что ты замёрз и устал зимовать. Тебе нужна она, чтобы скорее с разбега нырнуть в работу, которой нет с декабря по апрель и ты дуреешь без неё. Опускаешься до почётного звания чернорабочего, сгребая три раза в день со двора к забору снег, становишься злым на телевизионных дикторов и вредным вообще. На детей рявкаешь, жену перестаёшь по спине ласково гладить. Даже бреешься раз в неделю. И то потому лишь, что со щетины требуется постоянно смывать, крошки хлеба, засохшее коростой молоко и мелкие косточки от осточертевшей за зиму селёдки. Скорее бы март, солнце греющее, а там ручьи быстренько и до апреля дожурчат-добегут. А в апреле – посевная! Наконец! И ты рад ей не как патриот Родины, мечтающей во сне и наяву подарить ей все силы свои до последнего вздоха. Ты просто шибко страдаешь. Мучительно проживаешь зимние месяцы без поля, трактора своего родимого, влюблённого в весеннюю грязь на меже, без сеялок, плугов и борон.

Без шофёрской баранки, рвущейся из рук на мокрых рытвинах и ухабах полевых, достающихся после плуга сеялкам и хрупким машинам с семенами.

Петелин прожил зиму тяжко. Вроде и не пил как большинство. Не торчал ночами с дружками, балуясь однообразно мелкими выигрышами в «очко» или «буру», не спал, как многие, днями и ночами, чтобы не понимать ничего и не чуять холодного шороха медленно ползущего январского времени. Он и газеты читал, и баню зимой снес глиняную, а бревенчатую поставил сам, без помощников. Забор новый сгородил из жердей, с лета припасённых. В Зарайск пару раз в неделю ездил к разным родственникам. Своим да и Веркиным. В другое время года никак не получалось.

Вроде нормально жил Петелин, не засыхал. Но весны ждал как усталый заключённый ждёт неожиданного пересмотра дела его и помилования. Работать хотел. Не побеждать всех подряд, далёких и близких, не денег огрести побольше да медаль получить за подвиги на полях. Просто хотел вкалывать. Для радости душевной, лёгкого дыхания на степном ветру, который несёт в открытые для ветра окна ЗиЛа ласкающие сердце запахи свежих трав.

А он, апрель долгожданный, пришел как всё хорошее, поздно. По календарю вовремя, а по сути припозднился на пару недель. И только тогда собрали директор да главный агроном всех работяг в ленинскую большую комнату на первом этаже конторы и разъяснили задачу нынешней посевной. Отсеяться и рапортовать о выполнении задачи наверх до двенадцатого мая. Ну, ровно через месяц. Мужики стали громко переговариваться, чесали затылки под шапками, женщины, которые трясутся на боронах и сеялках, стали размахивать платочками над собой. Слова просили.

– Мы, Данилыч, – крикнула Людка Прибылова, шумная, шальная баба и любимая супруга Лёньки, лучшего комбайнера. – Сам знаешь, всё чётко сгондобили к посеву, как изобильный стол к празднику. И бороны, и культиваторы, трактора, плуги да сеялки, всё – на мази. Но, блин. Сеялка – не самолёт. С него зерно кидать – вырастет гулькин хрен. Зато посевную за день можно замастырить. Ну, за два. Так сеялки с тракторами не летают, блин! А дождь если? А три дождя в неделю как шестьдесят пятом? Кто такой срок нам назначил? Может он прикажет бабам нашим и рожать через месяц? А чё?! Для Родины – смогём, а, девки?