Дуракам всегда везёт

За два дня оделся Коля в зарайских магазинах модно и культурно. Костюм – тройку чехословацкую взял дорого, поплиновых белых рубах три штуки, пять модных галстуков и туфли лакированные да к ним полосатые черно-серые носки. Должно было всё это и в самой Москве не смешить никого. Купил он билет до Белокаменной и ночью июльской в купейном вагоне паровоз тоскливо потащил его на столичную землю с маленьким чемоданом и большой надеждой на взаимность с возлюбленной знаменитостью. Грустный паровоз, заставленный мотаться до конца жизни своей туда-сюда строгим правильным расписанием и паровозными начальниками, волок за собой десяток вагонов. Пять из них были товарными, а остальные – очень весёлыми. Потому как сидели и лежали на полках в основном радостные люди. Кто-то в отпуск ехал с пересадкой. В Крым и в Абхазию с Грузией. Они весело хлестали водку, клеились к попутчицам и ели холодных куриц вприкуску с холодными крутыми яйцами. Но все вкусовые рецепторы их чувствовали заранее уже не водочную мерзкую горечь, а пахнущую виноградом сладость домашних неповторимых грузинских вин и разливных государственных волшебных «Киндзмараули» и «Хванчкара». При этом не осточертевшая курица терзала их вкусовые рецепторы, а уже ласкал желудки воображаемый долгожданный шашлык по-карски, лаваш, сациви, капуста по-гурийски, а также лобио. Народ из Кахахстана и с Урала вдохновенно горланил «Сулико» на русском языке, пытался изобразить лезгинку между столиком и полками, совал поочерёдно головы в опущенное окно, чтобы во всё горло проорать: «Эх ты ж, Расея-матушка!» или что-то в том же патриотическом духе. Коля не выделялся. Слился с обществом, доставал из чемодана по одной от шести бутылок «Московской» и торговую гордость Владимировки – копчёное сало с чесноком и красным перцем. Ехал Николай так три дня и три ночи, а вдруг, наконец, и достиг полуживой паровоз Казанского вокзала. Коля никуда дальше Зарайска до сих пор не ездил и потому первой трезвой мыслью после взгляда на перрон, была: «Ни хрена себе! А как же я тут пройду к выходу?»

Но продрался с небольшим ущербом для лаковых туфель сквозь чемоданы, животы, плечи, задевая тележки носильщиков и твёрдые тела крупных милиционеров, которых было так много, будто искали они среди сотен всяких преступников на перроне пару-тройку честных граждан.

– А тебе на какой поезд пересадка? В Адлер или до Сухуми? – спросил его, чтобы не расставаться хоть с кем-то из тёплой копании, инженер-строитель из Челябинска Алексей.

– Не. Я приехал, – выдохнул Завертяев Николай. – Тут у меня любимая живёт. Артистка кино. Называть не буду. Все её знают.

– Они же все суки. Шалавы непотребные, – изумился инженер. – Ты с ней построже. Следи, одну не оставляй. А то быстренько обрастёшь рогами по всему телу.

– Ну, ясное дело, – Коля пожал инженеру руку. – Ты в Абхазию же? Не пей много красненького. На печень давит. И попутно вызывает импотенцию. А я побежал.

До «Мосфильма» ехал он долго. В метро не смог спуститься. Что-то крайне противилось внутри. Путешествовал на троллейбусах, у которых почти на каждом повороте слетали «усы» с проводов и тётка долго прицеливалась, оттягивая верёвку, чтобы зацепкой усов попасть обратно на место. Но в результате последний водила этого чуда с непослушными усами вякнул хрипло в мегафон.

– Следующая остановка – киностудия «Мосфильм». Не забывайте свои вещи в салоне. Выкину всё равно.

На входе в будку между стенами высокого каменного забора стоял вахтёр с красной повязкой на рукаве и застывшим выражением на морщинистом лице. Выражение было такое, будто он вообще-то народный артист СССР, а тут торчит, чтобы развеяться от бесконечных съёмок и поездок по фестивалям, где его просто насилуют наградами.

– Туда мне как пройти? – скромно поинтересовался Завертяев.

– Да запросто, – не меняя выражения лица, сказал вахтёр. – Пропуск давай и шныряй за турникет.

– Украли пропуск, – Коля опустил глаза и немного согнулся в поясе. – В троллейбусе. С деньгами вместе. Целый кошелёк. Я в студии декорации ношу. Завертяев Николай. Вы позвоните директору. Он подтвердит, что я ношу декорации и устанавливаю.

– А Хрущёву не позвонить? – вахтёр сплюнул под ноги себе. – Может, ты диверсант. Или просто ворюга. Украдёшь микрофон, так если его продать, недели две в «Софии» коньяк жрать можно. Микрофоны тут сплошь одни немецкие. Дорогие. Иди, парень к едреней маме. Не засоряй мне глаза. Выпишут тебе пропуск – приходи.

Коля пошел вдоль забора, который плавно повернул влево, и нашел место, где можно было перелезть. Кинул через верх чемодан, подпрыгнул, повис, подтянулся и спрыгнул на траву во дворе гиганта кинопроизводства.

Тут же к нему прилетел на мотоцикле без коляски милиционер.

– Документы давай, – спокойно потребовал он, не оставляя седла.

Завертяев отдал паспорт и членскую книжку профсоюзную. Но уже понял, что документы не те.

– Из Зарайска? – уточнил сержант. – Сниматься приехал? Кто режиссёр? Какая студия? Рабочее название фильма какое? Кинопробы проходил? Ничего не помнишь?