Дуракам всегда везёт

– Я устроиться хочу носильщиком декораций. Или сторожем в любую студию, – нагло смотрел на сержанта Коля.

– Назад прыгай мне за спину. Довезу. Хотя не положено. Москвича или ленинградского хмыря сдал бы в отделение. А ты из такой задницы в столицу пёрся, что жалко тебя. Да все порядочные мужики и живут в глухомани. Не то, что наша борзая шушера. Москвичами прикидываются, тьфу на них. А я вот из Воркуты сам. Там работа тяжелая больно у нас, милиционеров. Бывших зэков много. Ехать им некуда. Бузят, сволочи. А у меня ранение. На работе схлопотал. Пришлось искать место потише. А там у вас в Зарайске даже киностудии нет? Чего в Москву-то понесло? Жуткий город. Одни, падла, приезжие. Но придуриваются под коренных. А после революции половина коренных разбежалась по Парижам и Ливерпулям. Так тут из-за приезжих такой бардак! Как после бомбёжки. Все мечутся, всем денег надо много. Загадили такой город. Только на Красной площади наши наряды пакостить не дают. И там порядок. Да…

Он остановился возле огромного бетонного дома без окон и с одной серой огромной дверью.

–Это что? На киностудии своя тюрьма?– Оглядел мрачное строение Завертяев Николай.

– Это пятая студия. Найди там Жулькина, завхоза. Он нормальный мужик. Сам из вологодской деревни Сытино. Жена выгнала из-за любовницы лет пять уж как. Ну, он через друзей сюда и попал. Поможет устроиться. Иди.

Нашел Коля Жулькина. Рассказал и про милиционера доброго и про свою любовь к артистке Анне Миних. Да сразу попросил работу найти.

– Помощником осветителя могу взять на трудовое соглашение. Девятьсот рублей в месяц. Свет глаза тебе не режет? Если нет – будешь у тёзки своего, у Лавриненко, ассистентом. Работы много, но и зарплата ничего. Ты по паспорту из Зарайска. Сколько там получал?

– Я из деревни под Зарайском. Слесарь. Столько же и там платили. Пойдёт. А Миних немка, что ли? – Коля уже понял, что ночевать будет здесь, в зале студии. А где ещё?

– Ну да. Угадал. А то многие думают, что еврейка. Но она – баба с норовом. Только с виду скромная да тихая. А вообще – огонь! С ней сам главреж Мосфильма смирно себя ведёт. Главреж! А его только забор наш трёхметровый не боится. Ну, Раневская Фаечка да Столяров Сергей. Всё! Остальные трухают. Вот кроме них и Ани Миних – буквально все. А насчёт Ани ты не шустри особливо. Тут к ней столько дурачков липло – страх сказать. Похерила всех! Даже из горкома партии одного отшила и двух народных артистов. Так что, особенно губу не отвешивай. Люби как любил. Издали. А то испортишь всё, она директору намекнёт и тебя выгонят отсюда – мяукнуть не успеешь. И мне через тебя выговор перепадёт. Короче, пошли к Лавриненко, – завхоз нацепил белую лёгкую кепочку и они стали аккуратно подниматься по лестнице под самый потолок, который был от пола метров за двадцать. Там было много прожекторов и таких странных трубок с разноцветными стёклами, каких Николай никогда и не видел.

Лавриненко принял Колю с удовольствием и когда завхоз ушел, часа два водил его по решетке, встроенной в стену, показывал оборудование и объяснял, что Коле надо делать.

– Слушай, тёзка, – Завертяев Николай тронул его за рукав. – Дай я тебе тоже расскажу, какого пня горелого я попёрся за три тыщи километров из моего совхоза возле Зарайска вот сюда, к тебе под потолок. А то неровно будет житься. И он полчаса в красках повествовал осветителю о своей драматической любви.

– Так ты ей даже не писал? Открыток на Новый год не посылал? А то её этим барахлом завалили просто. Мешками приносят в гримёрку.

– Она обо мне вообще не знает. Меня в её голове, не говоря уж про сердце, вообще не наблюдается. Люблю её односторонне. По фильмам и фотографиям. Такой идиот. Как девчушка сопливая в артистов до двадцати лет влюбляется, так и я – в артистку. Да мне-то уже двадцать пять, блин. И в деревне каждая вторая незамужняя меня бы приняла. А я вот… – Николай отвернулся и горько умолк.

– Ну, ты мужик заметный. Высокий, здоровенный, лицом бог не обидел. Это очевидно всё. Значит такая твоя судьба – идти к нормальной жизни в обход. Да по темнякам. Когда не видно, где ямы с канавами, заборы и мины противопехотные, – погладил его по спине Лавриненко. – Подскажу я тебе как Анну здесь найти. Они на третьей студии в четвертом павильоне сегодня снимают сцену, где её героиня ждёт зимним вечером на трассе попутку до своего городка возле Волги и почти замерзает. Но её случайно спасает взвод милиции на вездеходе. Они со стрельб ехали. Я всё это знаю, потому как подсвечивал им. Там сложный свет. Зима должна зимой выглядеть. У них-то вата вместо снега. Вот меня в подмогу позвали. Я знаю как надо. И то они сегодня уже двадцатый дубль снимают. Не идёт что-то как режиссёр хочет. Так вот ты туда иди и попробуй с ней познакомиться. Только без цветов и приглашений в «Славянский базар», в лучший кабак московский. Она тебя тогда шуганёт, пошлёт так далеко, что…

– Да у меня цветов и нет, – улыбнулся Завертяев Коля. – А про базар этот первый раз вообще слышу. Просто подойду. Без ничего.