Душа без признаков жизни

— Я не выполняю то, с чем не согласен, пап. Ты — делай что хочешь. А у меня появились… некоторые моральные принципы. И цели.

— Нужно совершенствоваться, Стас. Ты этого не делаешь. Если я сказал, что…

Стас перевернул стеклянный стол между креслами.

Стекло треснуло. Звенящая мозаика рассыпалась по комнате.

— Хватит указывать, что мне делать! — заорал он. — Ты всю жизнь пытаешься меня изменить. С рождения я весь неправильный — неправильный от башки до члена. Не тебе решать, каким мне быть! Я не кусок дерьма, чтобы лепить из меня то, что тебе нравится. Чтобы я не делал в угоду твоим желаниям, всё не так. Вода у тебя должна быть льдом, грязь вдруг стать золотом, а плющ — виноградом, но знаешь что? На кусте плюща виноград не вырастет, сколько ни кричи. Ясно? Можешь пристрелить меня, но больше я не сделаю ничего, если не посчитаю правильным.

— Третий стол за месяц, — заметил Ждахин, осматривая осколки. — Может, таблеточки пропьешь, малыш?

— Arrivederci! Хорошего вечера, вам обоим!

Стас кинулся в сторону двери, но отец окликнул его. Не со злостью. Мягко. Этот его тон испугал больше крика.

— Стой, — выдохнул Дан. — Ты прав. Ты уже не маленький мальчик. Я перегнул палку.

Осоловев, Стас нахмурился, затем снова опустился в кресло. Это точно его отец? Его властный отец, не терпящий возражений отпрысков?

В комнате замолчали все. Даже часы. Их тиканье, будто стало тише, притаилось. Во рту странный привкус от затянувшейся паузы. Ждахин весь из себя отстраненный, но Стас знает, что у них с отцом всегда такой вид, когда они смущены ситуацией. Искусственно-равнодушный.

Стаса разбирала злость, но он не понимал, на кого злится. На отца или на себя? Дан — смущенный, кажется, но возможно, Стас себя обманывает — первый разбивает тишину:

— А что за девчонка? Марлин... Красивая?

— Шикарная, — отозвался Ждахин, выпуская дым кольцами. — Работает терапевтом.

«Вы следите за мной?!» — разгневался в мыслях Стас.

Он считал, что отец перестал приглядывать за ним. Но нет. По-прежнему не доверяет.

— Дело не во внешности. Она... не знаю. Другая… И она девушка Андриана, так что не вижу смысла в этом разговоре.

Мужчины переглянулись и засмеялись. Стас сжал пальцами обивку кресла.

— Что смешного?

— О, не принимай на свой счет, — заулыбался Ждахин, отряхивая пепел со штанов. — Вспомнили с отцом себя в молодости. Знаешь, твоя мать ведь не должна была выходить за него. Она была обручена. С очень уважаемым человеком на то время.

Стас скривился, не понимая, как следует среагировать.

— И как вы... Значит, ты похититель невест, отец?

— Не совсем. Виолу я любил давно. С университета. Ох, хара́ктерная она была… Оттого и страстная. Дикая! Это ты в нее, — Дан указал на Стаса сигарой. — Но опасно было лезть к ее жениху. Перышком бы пописали, одним словом.

— И?

— В девяностых его зарезали. Ликвидировалось препятствие, так сказать.

С наигранным удивлением Стас схватился за сердце.

— Поразительное совпадение.

— Подарок друзей к юбилею, — усмехнулся Ждахин и вперился ястребиным взглядом в Дана.

Стасу стало дурно. И негодование, видимо, выразилось в глазах, но он не желал этого скрывать, надеясь больше никогда не услышать подобных историй из прошлого. На него и не смотрели.

— Пробили дорого любви, — подсказал Дан.

Разговор о любви к матери вдруг пробудил в Стасе такую ярость, что он закричал голосом, способным повзрывать лампочки в помещении:

— Любил? Что ты несешь?! Ты избавился от нее! Просто взял и избавился!

— Чего? — удивился Дан и переглянулся со Ждахиным. — Не будь идиотом. Пожалуй, я позволял себе лишнего в злости на ее безответственность, но это не значит, что...

— Я не видел ее с самого детства! Ты не рассказывал мне, где она. Последний раз я видел мать, когда ты ее избил! И, ради бога, поведай мне секрет, отец, каким хреном Люси Вериго захотела быть с тобой, когда я рассказал ей правду об убийстве моей матери?!

Около минуты они молча смотрели друг на друга.

Отец с шумом выдохнул.

— Стас, я не рассказывал, потому что она мертва. Да, по моей вине. Ее убили.

Ноги подкосились. Стас упал обратно в кресло, широко раскрыв глаза.

— К-кто?

— В девяностые годы врагов у меня было много. Слишком много… За поступки нужно платить самому, но за мои — заплатила твоя мать. А когда ты рассказал Люси эту чушь, она сама пришла ко мне и заявила, что сын считает меня убийцей. И не кого-то там, а его собственной матери. Такого цирка я, конечно, еще не видал. Не знаю зачем, но я сказал ей правду. И не представляю, как ты разнюхал о наших с Люси отношениях. — Отец закрыл глаза и покачал головой, по традиции отгоняя любые эмоции на лице. — Прости меня. Я горжусь, что ты встал на другой путь. Ты куда лучше меня. Только… чем бы ни занимался, не забывай: либо ты играешь, сынок, либо сам войдешь в игру пешкой. Не расслабляйся. Как это произошло со мной.

Дан потушил сигару в пепельнице и вышел из комнаты.

Стас закрыл лицо.