Андриан переглянулся с Феликсом, который нервно стучал стопой по белоснежной плитке — тот махнул головой на ворота, а на кивок в сторону оцепеневшего Глэма, Феликс ответил выразительным взглядом, означающим: «Забей, не теряй время».
И они ушли. Одни.
Как только нога Андриана ступила внутрь пирамиды, нижняя челюсть рывком полетела к полу.
В центре зала кружился голографический эскиз галактики. Со всеми планетами и звездами. Этот шедевр издавал гудение, протискивающееся сквозь гомон и топот людей.
Обитаемые планеты пари́ли размером с яблоко, а остальные шары — совсем крошечные, едва различимые. Некоторые подсвечивались. Глэм (после очередных воплей негодования) рассказал, что разными цветами горят планеты, на которых живут души из Обители. Эскизы светятся в зависимости от цвета ауры, населяющей планету касты.
Андриан высмотрел Землю — она переливалась золотистым, а вот родная планета Гламентила светилась зеленым цветом.
Просунув руку сквозь одно из солнц, Андриан взвыл и одернул кисть назад, ощутив жгучую боль. Просто раздирающую! Попятился. Стал дуть на пальцы.
Кожа обгорела и покрылась волдырями. И… запах. Что за запах? Жареное мясо?!
Глаза Феликса замигали. Наставник схватил пострадавшую кисть — без малейшего сочувствия! — и тихо что-то пробурчал, испуская вздох. Боль ослабла. Но лечить руку полностью явно никто не собирался. Прямо бесплатная медицина: от смерти спасем — если успеем, — но в дальнейшем нужна страховка, или идите к черту.
Жалобный взгляд, увы, тоже не сработал. Глэм повёл их дальше.
В зале располагались отдельные входы для осмотра «живых» планет. Для тех, кто собирается перерождаться и хочет подобрать следующее тело.
Оказалось, оно должно тебе еще подойти. Как брюки. Только речь не о размере, а об энергетике. Андриан отбился от треплющихся знакомых — они вроде увлеченно обсуждали работу каких-то судей Трибунала — и проник в одну из таких комнат. Там увидел, как темноволосая девушка попыталась наладить связь с телом младенца. Ей это не удавалось. А когда она проявила настойчивость — плод в животе женщины чуть не погиб.
Расстроенную девушку отругал наставник.
— Не хочу другое тело! Я так ждала, когда у моей сестры появится ребенок, — рыдала она.
— Это тебе не подходит. Придется выбрать другое, — успокаивали её.
Рука Гламентила за шиворот трещащего камзола потянула Андриана обратно в зал. Правая голова гидры цапнула за щеку. Наставник строго шикнул на питомца. Место укуса, правда, от этого меньше болеть не стало.
Острое желание связать головы ящерицы узлом весь день не оставляло мысли Андриана, сильнее он вожделел только пообщаться с местными. Хотел разузнать, как они живут. Где обитали до этого? Почему у одних есть крылья, у других нет? Кто такие херувимы? Пьют ли здесь кофе? Если пьют, то с сахаром или без? А кто изготавливает сахар? А кофе? Здесь есть деньги? Заводы?
Бурю вопросов в голове прервал хриплый голос:
— Вы подавали прошение на аудиенцию с серафимом? Теперь пускаем только по разрешению Трибунала. Документ!
— Какой еще документ? — прорычал наставник в лицо стража. — Развели здесь бюрократию.
Пока Глэм ругался со стражниками, Феликс взял Андриана за плечо и отвел в сторону. От хмурого взгляда карих глаз зароился холодок в желудке. Настрой этого человека меняется так часто, что Андриан не успевает реагировать. Судья то шутит, то кидается с кулаками, то улыбается, то мрачнеет — и всё за минут пятнадцать. Побочный эффект смерти? По рассказам подруги, Феликс необычайно уравновешен. Но, видимо, не со своим убийцей.
— Что у вас с Марлин? — выпалил он. — У тебя, видимо, как у талов, совсем нет совести. Спать с женой человека, которого ты убил!
— Я не спал с Марлин, — ответил Андриан, недоумевая, кто такие талы, и сбросил с плеча напряженную руку Феликса.
— Пока что… Не спал.
— Ты реально сейчас вот об этом думаешь? — Андриан выставил руки и прокрутился, напоминая Феликсу, где они находятся. — Серьезно?
При этом сам Андриан и час не мог проходить, не вспомнив о Марлин. При взгляде на очередную блондинку. Целующуюся парочку…
Даже розы с серебристыми лепестками и сладким ароматом — в садах дворца — всколыхнули мысли о любимых радужках. Он не помнил, чтобы когда-то так много думал об одной девушке, чтобы вообще чувствовал нечто подобное. И это безумно напрягало. К Марлин возникает такая страсть, которую он не в состоянии контролировать, она затягивает ретивей сверхмассивной черной дыры, и самое страшное — Андриан не знает, что с этим делать.
Каждый раз, закрывая глаза, он ощущает ее запах. Жасмин и сирень… Каждый раз закапывает в подсознание, закидывая листьями и землей, чувства, которые эти ароматы вызывают. Глупо отрицать, что они есть. Чувства… И они даже взаимны. Андриан знает это. Видит в блеске плавленого серебра. Это нечто мимолетное, мягкое, обжигающее — то, что нельзя поймать или воссоздать по желанию… Это можно только обрести.