– Потом – значит, потом, – непривычно миролюбиво пробормотала Сигрлинн. – Итак, братья, этих мы сомнём. Дойдём до купола. Дальше… тоже понятно. А вот последний шаг? Что-то не нравились мне твои формулировки, Познавший Тьму. Какие-то слишком уж общие. Словно ты ещё сам не знаешь.
– Конечно, не знаю! – Хедин немедля уцепился за её оговорку. – Откуда ж мне знать! Такое никому не ведомо, даже Орлангуру. Единственный выход – пробовать. И то, и это, и ещё вон то.
– Хорош бы, если б всё это нашлось, – мрачно заметил Ракот. – Однако рассуждать можно долго, а мертвяки эти мне изрядно надоели. Портят весь вид. И вообще Хедебю – хороший город, весёлый город, нечего им его поганить…
– Интересно, сколько красавиц проливало там слёзы по черноволосому и синеокому красавцу-варвару, – фыркнул Сигрлинн.
– Немало, – признался Владыка Мрака. – Вот в память о них всех и хочу… – Он вдруг посерьёзнел, повёл плечами. – Им покоиться надо, а не по земле ходить в… в таком виде. Плохо им, мучительно быть из могил вырванными, надо, чтобы обратно легли. Они-то ничем не виноваты, это Спаситель их вырвал, подъял, разупокоил…
– Тогда пошли, – буднично сказал Хедин. – Пошли, чего время терять.
Ракот нахмурился. Как это так? На решительную битву – вот так, словно на ничем не примечательную пирушку? А как же торжественные речи перед воинством, в стиле «победить или умереть»?..
– А вот не надо, – тем же ровным голосом заметил Познавший Тьму. – Командуй, брат.
И Хедин первым обнажил свой меч – меч Пламени Неуничтожимого, подарок огненных ангелов.
– Пошли-и! – Ракот вдруг вырос, в единый миг сделавшись исполином, голова, казалось, достигла облаков. – Пошли, дружно!..
Подмастерьям не требовались более детальные указания. И Фредегар с Робином, и все остальные сразу качнулись вперёд, привычно размыкая ряды. С мертвяками известно какое дело: надо выбить их как можно больше на расстоянии и лишь потом добить уцелевших в короткой рукопашной.
Древние Боги держались в центре, все вместе, Тёмные и Светлые рядом.
А Сигрлинн так и шагала – без оружия, без доспехов, в струящемся платье до пят. Словно… словно святая, готовящаяся принять последний вздох умирающих, не различая правых и виноватых, ибо даже отъявленный злодей имеет право на сочувствующий взгляд, когда в глазах уже темнеет и зов смерти заполняет слух.
Хедин не задавал лишних вопросов. Они дойдут до купола, до зелёного кристалла, ставшего Спасителю разом и тюрьмой, и убежищем. А потом…
– Айвли, прекрасная Айвли. Не смотри на
– Как же мне ещё на
– Ты несправедлива, прекрасная, – осторожно и мягко заметил целитель.
– Нет! Нет! Ты не понимаешь, тебе не понять!..
– Конечно, я что-то могу и не понять, – согласился Фиделис. – Годы странствий научили умерять гордыню. Но тебе я могу лишь посоветовать – давай переживём сегодняшний день. Дождёмся завтрашнего утра.
– А потом следующего, а потом следующего и так далее? – горько оборвала альвийка. – День будет сменяться ночью, закат – рассветом, а я буду смотреть, как эти двое милуются и как она издевается над ним?
Фиделис вздохнул.
– Я не отойду от тебя, прекрасная. Задуманное тобой бессмысленно и безумно.
– Да кто ты такой, чтобы!.. – задохнулась в крике Айвли и вдруг осеклась, глядя прямо в глаза Фиделису. Задрожала. Закрыла лицо ладонями.
– Я никто, – спокойно согласился тот. – Просто странствующий лекарь, чей долг – облегчить муки страждущего. Вот и всё, прекраснейшая.
– Ты… ты…
– Я не Он, если ты это имела в виду. – Фиделис виновато развёл руками. – Не Его часть, не Его ипостась. Можно сказать, что я – Его противоположность. Идём, храбрая Айвли. Наши с тобой искусства будут сейчас очень нужны. Давай думать о тех, кому твои таланты помогут сохранить жизнь, а не… а не о
– Ты… ты прав, великий… – Айвли дрожала. – Позволь мне пасть, позволь…
– Нет-нет-нет! – явно перепугался Фиделис, когда колени альвийки подогнулись, словно она и впрямь вознамерилась «лобызать прах меж стопами твоими». – Не надо, прекрасная. Перед нами битва. Пусть падёт в ней как можно меньше достойных. Верно?
– Верно, ве…
– Лекарь. Просто лекарь Фиделис.
– Верно, лекарь Фиделис.
Мёртвые на руинах Хедебю ждали молча, терпеливо, бесстрастно. Управляющая ими воля отдала приказ, наделила силой, но дальше они действовали сами. Верно говорят мудрые: вырванные из покоя смерти останки, неважно, только что преставившиеся или же пролежавшие на погосте бессчётные годы и даже века – обуреваемы лютой, неутолимой и неодолимой ненавистью к живым. Просто потому, что одни живы, а другие уже нет.