Шерлок слегка задыхался, начиная вторую часть. Буря закончилась, но Джон видел поблескивающий, нетронутый слой снега на полу, как в раннее утро после метели, когда никто еще не успел оставить следов. Шерлок играл прекрасный зимний ослепительно солнечный день, без единого облака на небе. Такой день, когда воздух стынет в носу и кажется, что замерзнешь, едва выйдя за порог. Джон практически чувствовал холод, исходящий от высоких нот, от струн, по которым почти лениво водил смычком Шерлок, в какой-то момент хотел поплотнее завернуться в пальто, и только потом вспомнил, что он дома, никакого пальто на нем нет, и тут, в сущности, вовсе не холодно.
Глаза Шерлока были закрыты, казалось, будто он просто отдыхал, зажав под подбородком скрипку. Рука, державшая смычок, двигалась медленно и мягко, и рука, придерживающая струны у шеи, казалось, живут собственной жизнью, вне связи со всем остальным телом. Шерлок, должно быть, почувствовал, что за ним наблюдают, потому что открыл глаза, заканчивая играть вторую часть. Его серые глаза никогда еще не казались красивее, чем в этот момент, когда воображение Джона наполнял искрящийся снег. Эти глаза были похожи на саму зиму: они способны и на свирепые вьюги, и на ледяные порывы ветра, и на мгновения тишины, и на слепящее солнце, и на беспечные танцы снежинок. На губах Шерлока мелькнуло обещание улыбки, но оно исчезло, когда он снова закрыл глаза, приготовившись сыграть третью, и финальную, часть.
Сначала Джон еще чувствовал некую умиротворенность, но совсем не ту, что солнечным утром. В воображении Джона небо затянуло облаками, предчувствие становилось все тягостнее. Он видел, как снова начал падать снег, но не чувствовал ни облегчения, ни желанного освобождения от нестерпимого бремени. Снег падал все неотвратимей, снежный покров, обнимающий землю, дюйм за дюймом прибавлялся. Казалось, настал один из тех дней, когда зима всё длится и не хочет уходить, когда каждый дюйм выпавшего снега кажется тяжелее, чем тонна кирпичей. Шерлок играл отчаяние, которое приходит в такие моменты, и Джон чувствовал невидимую руку, сдерживающую его, замедляющую каждое движение.
Наконец, Джон услышал, как Шерлок взял высокие ноты, звучавшие надеждой и обещанием робкого солнца, но зима все тянулась, пока, наконец, в комнате не стало на несколько градусов теплее, и снег не превратился в дождь. Мрачный зимний дождь, от которого всё окружающее становится серым, но который возвещает о надвигающейся весне. Джон радовался дождю, видел, как он постепенно съедает белый саван на земле, пока однажды тот совсем не исчезнет. Зима, которая прятала кустарники и цветы, мешала живым существам жить в полную силу, вымораживала все вокруг, уходила, совсем как тихо сбегающий преступник, что шесть месяцев при помощи своих черных делишек сковывал страхом всю деревню.
Джон знал, что весна настанет, он ощущал надежду, но с последним ударом смычка музыка оборвалась, и ему показалось, что он парит, застряв в межсезонье. Он несколько раз поморгал, и только потом вспомнил, где он и с кем. Шерлок опустил скрипку и выжидающе посмотрел на Джона. Джон знал, что должен что-нибудь сказать, подобрать слова тому, что он испытывал на протяжении десяти минут, и уже открыл рот, чтобы заговорить, но сумел выдавить только: «Шерлок…»
Хорошая попытка, но этого мало. «Шерлок, я…», - снова попытался он.
Шерлок положил скрипку назад в футляр, пытаясь скрыть улыбку, которая тронула краешек его губ. Десять минут игры существенно охладили его пыл – это происходило с ним почти всегда, когда он полностью отдавался музыке. Сейчас он был вполне доволен собой: как талантливый скрипач, он знал – выбранное произведение наполнено таким совершенством, что Джон почувствовал что-то очень сильное. Судя по храбрым, но безуспешным попыткам Джона сказать хоть что-нибудь, Шерлок мог поздравить себя с победой. Когда он снова повернулся Джону, тот еще был сам не свой.
- Иди сюда, потрясающий чудо-человек, - сказал Джон. Шерлока не нужно было просить дважды.
Шерлок устроился рядом с Джоном, и когда тот поднял руку и обнял его за плечи, он сразу же ответил ему, уткнувшись головой в плечо друга. Они так чудесно сидели, что Шерлок мог одновременно слышать дыхание и сердцебиение Джона и сосредоточиться на них, чтобы утихомирить вновь вспыхнувший в теле огонь.
- М-м, подушка, - сказал Шерлок, устраиваясь поудобнее и про себя проклиная свои длинные руки и ноги. Он не знал, куда девать руки, хотел положить свою левую ногу на ногу Джона, но не решался.
- М-м, котенок, - ответил Джон, запустив левую руку в кудри Шерлока и, чередуя, то поглаживал кожу головы, то перебирал мягкие пряди.
- Серьезно, Шерлок, то, как ты играл – прекрасно. Я все это видел. Я все это чувствовал, по-настоящему.
Шерлок только прогудел что-то в ответ. Он хорошо понимал, о чем говорит Джон, ведь он и сам это чувствовал.
- Давно ты играешь?