Душа Японии

— Да. На странниках только варадзи да маленький платок вокруг бедер. И вот множество голых мужчин и женщин тянутся по снегу по направлению к храму, а снег в это время года очень глубок. Каждый мужчина несет с собою в дар божеству связку гохей и блестящую саблю, каждая женщина — металлическое зеркало. В храме их встречают жрецы и совершают странные ритуалы: по старинному обычаю они представляются больными, ложатся на пол, стонут, охают и глотают лекарства, приготовленные из растений по китайским рецептам.

— Но разве никто не умирает от простуды, Кинъюро?

— Нет, наши земляки в Ицумо закалены. Кроме того, им делается жарко от быстрого бега; а на обратном пути они кутаются в толстое теплое платье. Но иногда на пути им показывается Юки-Онна.

Улица, ведущая в мийа, была освещена двумя рядами бумажных фонарей, расписанных символами. Огромный двор храма был превращен в целый город передвижных палаток, лавочек и эстрад. Несмотря на холод, была неимоверная давка. Казалось, что на сей раз кроме привычных зрелищ, притягивающих толпу во время мацури, готовится еще нечто особенное. Среди обычных great attractions я напрасно искал девочку с оби — кушаком из живых змей, но вероятно для змей было слишком холодно. В толпе мелькало множество прорицателей, скоморохов, акробатов и плясунов; был там фокусник, который из песка делал фигуры, был зверинец с австралийским эму, была пара огромных дрессированных летучих мышей с островов Лью-Кью.

Я отдал должное богам, накупил оригинальных игрушек и отправился с моим спутником в царство нечистых духов. Это большое здание, которое иногда отдают под такие предприятия.

На вывеске красовались слова, писанные огромными буквами «Ики-Нингио» — «Живые фигуры», нечто вроде наших паноптикумов. Но японские произведения, хотя и не менее реальны, однако из гораздо более дешевого материала. Мы купили два деревянных билета по одной сене, зашли за занавес и очутились в длинном коридоре, разделенном на маленькие, крытые рогожей комнатки. В каждой комнатке в соответственной декорации находилась группа фигур в человеческий рост. Первая группа — двое мужчин, играющих на самизене, и две танцующие гейши — показалась мне не заслуживающей особого внимания. Но Кинъюро мне объяснил, что, судя по объявлению, одна из фигур была живою. Напрасно мы старались заметить какого-либо предательского движения или хотя бы дыхания. Но вдруг один из мужчин с громким смехом замотал головой, заиграл и запел. Он так хорошо сыграл роль безжизненной куклы, что я положительно не верил глазам.

Остальные группы — их было 24 — были необыкновенно эффектны, каждая в своем роде. Большинство из них изображало известные народные сказания или священные легенды: предания о феодальном героизме, глубоко трогающем сердце каждого японца, примеры детской преданности, буддийские чудеса, истории императоров. Иногда реализм, однако, доходил до грубости, например, в изображении трупа женщины с раздробленным черепом, в луже крови. Это страшное зрелище не искупалось даже чудесным воскресением убитой, показанным в соседнем отделении: был это какой-то храм, где она воздавала благодарственные молитвы богам; по какой-то счастливой случайности и убийца ее очутился тут же в тот же момент, — раскаявшийся и обращенный ею на путь истины.

В конце коридора висел черный занавес, из-за которого доносились до нас стоны и вопли. Объявление над занавесом обещало награду тому, кто храбро пройдет мимо всех таинственных страхов.

— Господин, — прошептал Кинъюро, — там — нечистая сила!

Мы зашли за занавес и очутились на каком-то лугу, среди кустов и заборов. Из-за кустов виднелись могильные плиты, очевидно, это было кладбище. Растения и могильные камни — все было очень реально. Высокий потолок исчезал, искусно скрытый световыми эффектами; над нами все тонуло во тьме. И казалось, будто находишься ночью под открытым небом; холод, царящий вокруг, еще усиливал эту иллюзию. Кое-где виднелось что-то неясное, жуткое, сверхъестественно большое, туманно недвижное или таинственно носящееся в воздухе над могилами. Справа от нас возвышалась над забором спина буддийского жреца.

— Это, вероятно, Ямабуши заклинает бесов? — спросил я Кинъюро.

— Нет, — ответил он, — посмотрите-ка, какой он большой. Нет, я думаю, это Тануки-Боцу.

Тануки — бес-барсук, принимающий вид жреца, чтобы ночью губить запоздалых путников. Мы подошли ближе и заглянули ему в лицо. Лицо было страшное, как кошмар.

— В самом деле, это Тануки-Боцу, — сказал Кинъюро, — что господин благоволит думать об этом?

Вместо ответа я в ужасе отскочил: привидение со стоном потянулось ко мне. Потом оно с визгом пошатнулось и упало назад силой невидимых шнуров.

— Мне кажется, Кинъюро, что это отвратительное, противное существо! И теперь мне вероятно уж нечего ждать награды за храбрость?!