Душа Японии

Мы рассмеялись и отправились дальше, к трехглавому монаху — Митсу-мэ-Ниудо. И этот трехглавый по ночам подстерегает легкомысленных путешественников. У него кроткое, улыбающееся лицо — ни дать ни взять лик Буд ды; но на макушке у него коварное око, и его замечаешь только тогда, когда уже поздно. Митсу-мэ-Ниудо потянулся за Кинъюро и испугал его так же, как Тануки-Боцу — меня.

Дальше мы пошли смотреть Ямаубу, горную кормилицу. Она ловит детей, кормит их одно время, а потом пожирает. На лице у нее нет рта — он скрыт под волосами на голове. Ямауба не тронула нас, потому что как раз уплетала миленького мальчугана. Чтобы усилить страшное впечатление, ребенка сделали особенно хорошеньким.

Дальше мы увидели в воздухе над могилой призрак женщины. Это было в некотором отдалении и потому я спокойно мог ее рассмотреть. У нее не было глаз. Длинные распущенные волосы рассыпались по плечам. Ее одежда развевалась легко, как дымок. Мне вспомнилась фраза одного из моих учеников: «Удивительнее всего, что у них нет ног». Но вдруг я в ужасе отскочил, потому что привидение бесшумно и быстро по воздуху неслось прямо на меня.

Наше дальнейшее странствование между могилами было рядом подобных же приключений, оживленных визгом женщин и смехом тех, кто сначала сам был напуган, а теперь наслаждался испугом других.

Расставшись с привидениями, мы отправились к маленькой эстраде, где две девочки танцевали. Поплясав немного, одна из них взяла саблю, отрубила своей подруге голову и поставила ее на стол; голова открыла рот и запела. Это было очень интересно и мило, но я все еще находился во власти привидений и спросил:

— Кинъюро, верят ли еще до сих пор в существование нечистых духов, которых мы только что видели?

— Нет, теперь перестали, — ответил Кинъюро, — горожане по крайней мере не верят в них больше, разве что еще в деревнях. Мы же верим только в Учителя нашего, Будду, в древних богов и в то, что мертвые могут вернуться, чтобы отомстить за жестокость или восстановить справедливость; но мы перестали верить тому, во что верили раньше.

— Господин, — прибавил он, когда мы подошли к какому-то странному помещению, — тут за одну сену можно отправиться в ад — не угодно ли вам?

— Прекрасно, Кинъюро, — ответил я, — заплатим две сены и отправимся в ад!

Мы вошли в большое помещение, где стоял непонятный оглушительный шум, свист, лязг и треск. Этот шум производили невидимые колеса и цепи, которые двигали целым полчищем маленьких куколок; эти фигурки изображали на низких эстрадах все, что творится в аду.

Прежде всего я увидел старуху Соца-Баба, хозяйку подземной реки, которая отбирает платья у покойников; платья висели за нею на дереве. Она была огромная, вращала зелеными глазами, скрежетала длинными зубами, а маленькие беленькие души трепетали пред нею, как крылья бабочек. Несколько поодаль восседал Эмма-Дай-О, великий властитель ада, и свирепо мотал головой. Справа от него, на треножнике, как волчки, кружились головы свидетелей, Кагухана и Мирумэ. Слева черт распиливал душу на части, и дальше рядами тянулись все адские пытки. Один из чертей вырывал язык у лгуна, привязанного к столбу. Он делал это медленно, искусно, понемногу; язык уже становился длиннее самого мученика; другой черт толок душу в ступе и производил при этом такой адский шум, что заглушал все остальное. Немного дальше мы увидели человека, которого заживо пожирали две змеи с женскими головами — белая и голубая. Белая змея при жизни была его женою, голубая — любовницей. Все средневековые японские пытки проходили пред нашими глазами. Насладившись вдоволь всеми ужасами, мы на прощание навестили Сай-но-Кавара и увидели Джизо с ребенком на руках, окруженного толпою детей, которые около него искали спасения от чертей, преследовавших их, страшных, с искаженными лицами и поднятыми дубинами.

Но ад оказался ужасно холодным; я удивился такой неподходящей температуре и мне вспомнилось, что в распространенных иллюстрированных книжках о Дзигоку я никогда не встречал адских пыток морозом. Правда, индийский буддизм рассказывает и о холодных адах. Есть, например, ад, где губы грешников так замерзают, что могут только пролепетать «Аа-та-та», почему и ад этот называется «Атата»; а в другом примерзает язык и грешники только и могут пробормотать «Аа-ба-ба»; ад этот называется «Абаба». Там же говорится о Пундарика или большом белом лотосовом аде, где вид обнаженных морозом костей напоминает «цвет белого лотоса».

Кинъюро предполагает, что и японский буддизм признает холодные ады, но, наверное, ничего не знает об этом. Я же не думаю, чтобы холодный ад мог испугать японцев. Они так любят холод, что пишут стихи на китайском языке о прелести снега и льда.