Душа компании

кое-какие девчонки заматерели в сексе,
зримо скучали, если беседа
застревала на предварительных ласках, но никогда
не пикировала поглубже. кое-какие девчонки
уже это проделали, но со своими парнями,
которые все еще были мальчишками и по-прежнему их любили,
а поэтому не считается.

не имело значения, девственница ты

или нет, важно было, как ты этим пользуешься,
как валютой, мешком пятицентовиков
на барной стойке. было это еще до того, как
кто-то из нас поверил, что мы хоть в чем-то
умелы, поэтому мы стали умелы со своими
телами, говорили о них так, будто мы
гончие суки, тощие, и нам не терпится
вломиться в гоночные воротца.

прежде, чем кто-то из нас занялся сексом,

мы с джордан пришли на каток
в клетчатых юбочках и без трусов,
и мальчишки по очереди совались
лицами под низ, как маленькие
детишки, выстроившиеся к телескопу,
одуревшие от внезапно доступной вселенной.
джордан принесла одноразовую камеру,
и мальчишки щелкали снимки
своих погруженных под юбки
голов, нас – руки
прижаты ко рту, словно у мэрилин —
любительниц, коленки вовнутрь, конфуз.

кто знает, что нам было с того.

может, сигаретка или покатали, или возможность
закончить фразу, а потом мы отнесли
камеру в аптеку на 4-й улице,
где женщина средних лет
напечатала каждый глянцевый снимок, и мы расплатились
четвертачками, а она ни о чем не спрашивала.

и мы нависали над ними, в груди у нас жарко и озорно,

раскладывали лучшие, как карты таро, что обещают
славное будущее. но вскоре нам надоели наши же лица,
мы выросли из своих тел и выкинули те фотоснимки.

а под конец той же недели их нашел мой отец

и оставил на кухонном столе, чтобы их нашла я.
они выглядели чужеродными на материной скатерти,
девчонкой, не желанной в этом доме.

он размышлял над ними, как над покерной колодой,

выбрал одну – со мной и безголовым мальчишкой,
поболтал ею, зажав большим и указательным пальцами,
выждал миг, чтоб я впитала,
чтоб затем взглянуть мне в глаза,
и спросил: «ты кто?»

Мать говорит, я не дрянь, просто мне скучно

подражание Ким Аддоницио[4]