Душа моя рваная — вся тебе (СИ)

Вернуться туда, вниз. Вспомнить о том, что Люк уже потерял сестру. И поймать себя на страшной мысли, что она, похоже, тоже теряет брата.

Он все еще не смотрит на нее. И Изабель кусает себя за внутреннюю часть щеки. Зачем-то снова начинает говорить. Наивная. Она сейчас не многим умнее и импульсивнее Фрэй. Думает, что может что-то изменить, с чем-то справиться. Она вскрывала трупы Отреченных. Она должна прекрасно знать, что обратного процесса просто не существует. Но сейчас все настолько лично, все настолько затрагивает ее саму, а не работу, что упрямство совершенно не позволяет сдаться и поверить трезвому рассудку.

Был бы это страшный сон, она бы давно проснулась. Проснулась бы и влетела к нему в комнату без стука. Разбудила бы одним своим резким появлением и прижималась бы с таким отчаянным остервенением, что точно бы напугала его.

Но это не сон.

У Изабель стоит ком в горле, и с холодным разумом точно проблемы, потому что она подходит вплотную к решетке, пальцами сжимает прутья и смотрит на Алека.

— Я знаю, что ты меня слышишь. И я знаю, что ты все еще там. Ты сильнее этой мерзкой крови, она не твоя собственная, — голос срывается на сипение, уходит в шепот.

И когда он поднимает голову, когда встречается с ней взглядом, на доли секунды она верит, что у нее получилось. Что это он, что он здесь. С ней. Что это ее Алек, которого она знает всю жизнь, а не тот монстр, что пытался выкачать из нее жизнь, намертво прижав к асфальту. А Клэри молодец. Все же нашла Джейса. Если бы не Джейс, то ее бы здесь уже не было. Изабель смотрит брату в глаза и измученно улыбается, чуть поджимает губы и кивает. Это он, все еще он. А ей никто не верил.

Равно до тех пор, пока его ладонь не хватает грубо ее за пальцы. Так, что она ударяется лбом о толстые прутья решетки. Он сжимает ее руку так, что она начитает скулить, сама не отдавая себе в этом отчет. Так, будто хочет сломать ей каждый палец. А, быть может, уже ломает. И взгляд не просто холодный и равнодушный, взгляд чужой.

— Скажи еще слово, — рычит он на нее. — И я найду способ выбраться из этой клетки и переломать каждую кость в твоем теле, охотница.

Отпихивает ее так же грубо. Изабель оседает на пол, но вряд ли в этом уже виноват он. У нее трясутся губы, и рука болит. Два пальца она не чувствует. И на запястье точно проступят синяки. Но страшно не это. Страшно, что ее брат все еще ее не узнает. Все еще хочет ее убить.

Изабель путается в ногах, когда уходит. Почти по стенке, почти на не разгибающихся ногах.

И когда натыкается на обеспокоенную Клэри в коридоре, совсем ее не слушает. Улавливает звенящее в ушах «все будет кончено сегодня ночью» и моргает несколько раз. Только смотрит на нее почти невидящим взглядом и тихо произносит:

— Ты тоже не смогла бы убить Джейса. Брат он тебе или нет — значения ведь не имеет, правда? Ты бы не смогла.

Крик из глотки вырывается, лишь когда ей накладывают тугую повязку на пальцы. И вряд ли этот крик как-то связан с болью. Потому что пальцы она все еще не чувствует совершенно.

========== 10 ==========

Рано или поздно все всплывет наружу.

Алек повторяет эти слова себе чуть ли не с первого дня. И лишь совсем недавно он начал говорить их еще и вслух. Будто бы в напоминании нуждается то, что они делают. Он повторяет их сестре каждый вечер или ночь, когда они остаются вдвоем. Изабель только улыбается, грустной и какой-то понурой улыбкой. Прижимается спиной теснее к его груди, пальцами перебирает пряди его волос, чешет кожу головы и совершенно непроизвольно тяжело выдыхает.

Она говорит:

— Я так устала.

Она комкает слова:

— Я так хочу спать.

Она практически шепчет, прикрывая глаза:

— Обними меня, Алек. Прикинься, что у нас есть будущее. И давай уже спать.

У них нет никакого будущего, и они оба это прекрасно знают. Настоящее у них хлипкое, шаткое и едва ли не лживое. Но они прикидываются, что все и дальше будет так же спокойно. Что наружу никогда ничего не выплывет, что они смогут не разрушить до основания свою родственную связь, надавив на нее грузом бессознательной страсти и необъяснимого сексуального притяжения. Они же такие сильные, они справятся.

Очередная ложь. Врать себе ведь так приятно, правда? Врать себе ведь даже лучше, чем врать другим. И Алек врет себе, мысленно повторяя снова и снова, что скоро они остановятся. Поставят жирную точку и вернут все на прежние места. Перестанут воровать друг у друга поцелуи, наспех стягивая одежду, когда Институт погружается в тишину ночи, граничащей с ранним утром. Перестанут, они обязательно перестанут. Это лишь период такой в жизни, на самом деле им все это не нужно, они заигрались, потеряли чувство реальности и правильности где-то по пути.

И Джейс иногда смотрит на них так, будто все знает. Будто знает, но почему-то продолжает молчать и прикидываться, что ничего не происходит. Что все так же, как и было раньше, совершенно не изменившееся и стабильное. И когда в такие моменты он пересекается взглядами с Алеком, то за радужкой что-то мутное, гаснущее.