Душа моя рваная — вся тебе (СИ)

Мать считает именно Изабель самой запятнанной из них. Чуть ли не шлюхой в последней инстанции. И ставит ее на место постоянно, указывает на недостатки. А Алеку остается только наблюдать за каждым движением Маризы, следить, не отводя взгляд в сторону. Ее сын всегда у нее прямо под носом, а она не видит. Не замечает очевидного.

Это он тут самый низкий.

Растоптанный, разорванный, растерзанный и привыкший со всем этим жить.

Все рваные лоскуты него достаются сестре. Она принимает их молча. Без подколов и шуточных попыток задеть, подцепить, сделать чуть больнее. Алек с удивлением отмечает, что Изабель может быть до ужаса молчаливой и тихой. Часами сидеть с ним ночами и не произносить ни слова. Лишь прижимаясь ближе. Путаясь пальцами в его волосах. Или обвивая руками его руку. С ней на удивление спокойно и тихо.

Близки они были всегда, но, когда их эта близость становится странной, нездоровой и слишком неродственной, они снова молчат. Не говорят, не обсуждают это. Иначе все слишком сложно, запутанно, непонятно и мерзко. Самое главное — мерзко.

— Меня порвали на части много лет назад, — говорит он ей как-то раз, нарушая многочасовую тишину.

Изабель улыбается в ответ. Снисходительно. Такой улыбкой, будто понимает намного больше него, будто знает все то, что ему недоступно.

— Это совсем не так, не говори ерунды, — мягко отзывается она и кладет голову ему на плечо. Льнет ближе, к шее. И выдыхает: — Даже если бы ты и был весь вывернутый, с разорванной душой и совершенно пустой, практически мертвый внутри, я бы все равно тебя любила. Ты же мой брат, иначе и быть не может.

Так почти и есть. Почти и есть. И они оба это знают. Просто не произносят вслух.

Им стало уже привычно не произносить многое вслух. Не облачать мысли в слова. Это упрощает жизнь. В разы. Настолько, что иногда кажется, что всю жизнь можно было бы промолчать, лишь бы потом не пришлось говорить, оправдываться и находить объяснения собственным поступкам.

========== 9 ==========

Такое ощущение, что в глазах дым. Смог какой-то. И они почти болят, держать открытыми их практически физически трудно, когда Изабель замечает знакомую фигуру на противоположной стороне.

— Джейс… — произносит она, но звука у голоса нет. Приходится повторить: — Джейс, дай мне… — чтобы повернуть голову и понять, что нет рядом сводного брата. Лишь его девушка. Или сестра. Или девушка-сестра. Изабель запуталась уже, не хочет она во всем этом разбираться. Что там у Джейса и Клэри — ее не касается.

Изабель поджимает губы. И взглядом впивается туда, вперед. Так, что глазам больно. Ногтями в собственную ладонь, пока браслет скользит вниз по руке, приобретая изначальную форму кнута. В горле ком. Она ведь знала. Знала, что Валентин испоганил кровь целой группе охотников. И добровольцев там было мало. Знала, что им придется драться со своими же. С теми, кто их даже не узнает. Но сейчас, сжимая в руке кнут, царапая ногтями внутреннюю часть ладони, она хочет бежать отсюда, как маленькая девочка.

Потому что выцепить Алека среди полного раздрайва она способна безошибочно.

— Беги, — цедит она сквозь зубы, даже не поворачиваясь в сторону Клэри. — Найди Джейса. Я сама разберусь. И еще, Клэри, — с широкой улыбкой, обращенной куда-то вперед, — не путайся под ногами, а то я и зацепить могу случайно.

Щелчок по земле. Изабель готова поспорить, что та вздрогнула. Ничего, пускай. Не было бы этого щелчка, у Клэри уже была бы стрела в ноге. В лучшем случае в ноге. А Изабель пытается совсем не думать о том, что ноги у нее подкашиваются. Что чуть ли не первый раз в жизни она думает о том, что стоило каблуки бы заменить на кроссовки. Ей нужно преимущество. Ей необходимо преимущество.

Преимущество на стороне Валентина.

И плевать, что эта его грязная игра была направлена, вероятно, на то, чтобы подкосить Джейса. Джейса, не ее. До какой-то девчонки ему нет дела. Но землю из-под ног выбивают именно у нее, когда количество метров между ней и ее старшим братом начинает сокращаться. Сейчас бы она отдала многое, чтобы ошибиться. Удостовериться, что это не он. Что ей показалось. И вся собранность, вся сосредоточенность и концентрация куда-то пропадает. Лишь кнут сжимает сильнее. Так, как будто он сможет защитить ее от лука и стрел.

Взгляд у Алека пугающий. Взгляд и движения.

Она боится. Боится, что сейчас вот он натянет тетиву, направит оружие на нее, а она не сможет пошевелиться.

— Как хорошо, что я нашла тебя, — зачем-то начинает говорить Изабель. Голос ее выдает. Она борется с чертовым предателем в виде собственного голоса, но получается тщетно. — Алек, пойдем, ты нужен Джейсу.

Вытягивает стрелу из колчана и без лишних промедлений выпускает, отскочить у нее получается на чистых инстинктах. На тех же инстинктах и щелчок кнута, рассекающий воздух, выбивающий из рук лук.

— Я не хочу делать тебе больно.

А вот это уже правда. Без наигранных масок. Без попытки сыграть и прикинуться, что все нормально. Он чуть голову наклоняет. И Изабель не знает, откуда так явно формируется мысль в голове. Отчетливо и ярко: сейчас он бросится на нее.