Душа моя рваная — вся тебе (СИ)

И вот она — смерть дышит в лопатки. И плевать, что ей пятьдесят один, что она волосы уже последние четыре года красит, чтобы не было видно седеющих прядей. Но, кажется, она чувствует себя совершенно беспомощной, когда видит, как Алек сидит на полу на ковре, а их младшая дочь, вся в слезах, цепляется за него так, будто он сам мог умереть.

Детям самим почти тридцать, а Изабель просит остаться их всех на ночь. В гостиной, в их старых комнатах, просто не бросать их с отцом. Потому что Макс врач, потому что у Джози с Алеком всегда была какая-то поразительная эмоциональная связь, которую она не понимала, потому что Стивен просто самый нужный им всем сейчас. И еще по сотни совершенно неважно-незначимых причин.

Потому что она снова слышит смерть за спиной.

Потому что когда Алек шепчет ей на ухо:

— Я должен был уйти вместе с ним, Из. Я не имел права его бросать, родная, — ей просто страшно.

Настолько, что она глаза закрывает, до боли зажмуривает, прижимаясь к нему ближе, пытаясь просто заснуть.

Не потому, что она боится смерти, нет. Потому что где бы они ни находились, как бы далеко от сумеречного мира ни были, невозможно изменить тот факт, что нефилимы и смерть знакомы как нельзя близко.

Комментарий к 41

Как я уже говорила раньше: за тройню буду медленно и мучительно отрезать пальцы. Никаких “подражательств”, “сама так думала давно”, “подруга попросила”. Эти персонажи исключительно мои. Полностью авторские. Имена, характеры, внешность. Они продуманы от и до, не первый год, несмотря на то, что прописывать их я только начинаю. Их здесь не так много, как мне бы хотелось, но пока прописанное здесь — максимум. Я все еще с трудом “показываю” кому-то тройню. На свой страх и риск, ибо развелось подражателей.

========== 42 ==========

Она иногда думает, в чем смысл держать их живыми. Из жалости, сострадания и памяти о былых временах, когда родители были близкими друзьями Валентина? Из-за какой-то ностальгии по прошлому? Глупо, совсем не поддается банальной проверке на логику.

Изабель не помнит, чтобы видела Клэри за последний месяц, да и ее это почему-то почти не заботит. Она только снова и снова возвращается к мучающей ее загадке — почему они живы и долго ли еще будут.

Алек не вмешивается.

Алек не вмешивается, и ее это бесит больше всего на свете. Потому что он просто наливает ей кофе в чашку, прекрасно видя, что она не спала, что так и сидела на кухне и крутила в голове мысли в разные стороны, пытаясь найти хоть какое-то логическое заключение. Она же в семье умная, она же должна понимать, что происходит.

Он только по плечам ее гладит, садится на соседний стул и отхлебывает из своей чашки. Она не понимает, почему он не задается теми же вопросами, что и она.

— Мы живы, остальное — детали.

Иногда она злится на него до скрежета зубов. Кофе выплескивает в раковину и уходит на второй этаж, закрывается в той комнате, которая в детстве была ее. Быть запертыми в доме, в котором выросли, до пизды иронично просто, и это злит еще больше.

Сегодня это не злит. Сегодня — лишь вызывает несколько нервную улыбку. Временами начинает казаться, что она заперта здесь будто бы одна. Что ни его, ни Джейса нет. Что она вот сейчас проснется, откроет глаза и поймет, что они оба ей приснились, что их просто нигде нет.

Она его за руку берет несколько порывисто, что он взгляд на нее переводит; и где-то на дне зрачков беспокойство, совершенно точно беспокойство, оно не кажется и не снится; он тоже не снится.

— Не детали, я не хочу вас потерять. Да и, честно говоря, сама умирать не собираюсь.

Она рот ему затыкает своими губами, как только он заговорить пытается. У нее в голове каша, а его здравый смысл все только испортить может. Алек на колени ее к себе затягивает, и Изабель носом ему в щеку утыкается и совершенно ничего не говорит, когда на кухне появляется Джейс. Молчит даже тогда, когда тот совершенно нагло забирает ее чашку с кофе. Ей бы лучше поспать, чем снова пить кофе, снова мысли крутить в голове.

Подмывает только сказать, что Джейс вот не считает сам факт того, что они пока в этой мнимой безопасности, деталью.

Изабель не слушает, о чем они говорят. Находится где-то между собственными мыслями и полудремой, потому что Алек по голове ее гладит, пальцами в волосах путается, и это — она должна признать — успокаивает. Понимает, что все же заснула, только тогда, когда почему-то вдруг щекой оказывается у него на плече, а он тихо, практически на ухо спрашивает:

— Отнести тебя наверх?

Наверх — это вроде как в гостевую комнату, которая стала их с тех пор, как пришлось играть по правилам этого нового мира.

Она глаза приоткрывает и кивает, носом в шею ему утыкается.

— Я не буду сидеть сложа руки, — Джейс, оказывается, все еще здесь.

— Только убедись, что под конец дня будешь живой, — отзывается Алек.

И это последние фразы, которыми они обмениваются, прежде чем Алек уходит с кухни с Изабель на руках.