Душа за работой: от отчуждения к автономии

И действительно, ленинизм, если под ним понимать организационную модель и определённую концепцию взаимоотношений между социальным сознанием и целостным трудовым процессом, не учитывает особенностей крупных городов. Он основан на отделении трудовой деятельности от познавательной деятельности высшего уровня (назовём её сознанием). Истоки подобного разделения следует усматривать в формах трудовой деятельности доиндустриальной эпохи: в тот период рабочий обладал необходимыми для его работы познаниями, но вот структурирующая общество в целом система знания оставалась для него за семью печатями. Однако обоснованность такого разделения выглядит весьма уязвимой начиная с того момента, когда на социальной сцене всё больше утверждается омассовленный рабочий, вынужденный заниматься всё более специализированным и однообразным трудом; в результате его социализированность обретает новое, неизбежно извращённое и антикапиталистическое по сути измерение.

Подытоживая сказанное, отметим, что такого рода разделение вообще утрачивает какой бы то ни было смысл, коль скоро мы заводим речь о ментализированной форме общественного труда. В этом случае отдельно взятые интеллектуализированные работники оказываются наделёнными специфическими познаниями и определённым пониманием всей социальной системы знания, охватывающего собой все без исключения производственные циклы; правда, понимание это неизбежно носит мучительный, селективный и фрагментарный характер.

Дигитальный панлогизм

В те же самые годы, среди прочих, обратился к проблеме соотношения между различными формами мышления и формами общественного производства Маркузе. Нацеленность технологий на решение сугубо производственных задач в конце концов привела к тому, что процесс мышления оказался поставлен в зависимость от своих же собственных эпистемологических структур:

Характерное для операцнонализма стремление превращать концептуальное понятие в синоним соответствующего набора операций проявляется и в тенденции языка рассматривать названия вещей как указывающие одновременно на способ их функционирования, а названия свойств и процессов как символы механизма их выявления или создания. В этом и заключается технологический способ рассуждения, который нацелен на отождествление вещей и их функций³⁹.

Исходя из идеалистических установок, изложенных в его ранних работах «Разум и революция» и «Онтология Гегеля» (где даётся истерзанная версия гегелевской философии – акцент сделан на негативистской составляющей, на процессуальности и разрыве), Маркузе пишет в книге «Одномерный человек»:

Последняя трансмутация идеи Разуму проявляется в тоталитарном универсуме индустриальной рациональности⁴⁰.

В другой своей работе, «Эрос и цивилизация» (итальянское издание вышло в 1967 году), Маркузе развивает тезис о содержащемся в технологиях высвобождающем потенциале. Однако в «Одномерном человеке» он критикует сведение этого потенциала к функционалистской одномерности. Функционалистской редукции Маркузе противопоставляет диалектику развёртывающегося разума. Его подход к этой проблеме остаётся идеалистическим; в философии Маркузе полностью отсутствуют какие-либо ссылки на конкретный процесс социального переустройства. Тем не менее ему удаётся точно уловить основополагающую особенность позднекапиталистической стадии общественного развития: он верно улавливает тенденцию к полной интеграции Логоса с производством за счёт внедрения технологий. На горизонте описанной Маркузе тенденции маячит процесс дигитализации мира. Торжество цифры это исполненное парадоксальности осуществление гегелевского панлогизма в его антидиалектической, лишённой творческого потенциала, умиротворённой версии.

Непрерывная динамика технического прогресса проникнута теперь политическим содержанием, а Логос техники превратился в Логос безграничного рабства. Освобождающая сила технологии – инструментализация вещей – обращается в оковы освобождения, в инструментализацию человека⁴¹.