Душа за работой: от отчуждения к автономии

Шизофреник демонстрирует изъяны в трёх областях такого функционир ов ания:

a) он сталкивается с трудностями в приписывании правильной коммуникативной модальности сообщениям, которые он получает от других;

b) он сталкивается с трудностями в приписывании правильной коммуникативной модальности сообщениям, с которыми он сам вербально или невербально обращается к другим;

c) он испытывает трудности в приписывании правильной коммуникативной модальности собственным мыслям, ощущениям и восприятиям⁸⁸.

Попадая в видеоэлектронную инфосферу, все мы оказываемся именно в тех условиях, которые описывают шизофреническую коммуникацию. Оказываясь перед лицом несметного количества означающих, реципиент теряет способность установить значение высказываний и стимулов и испытывает те же три затруднения, что и шизофреник у Бейтсона. Кроме того, здесь выявляется ещё одна особенность шизофреника: неумение отделить буквальное выражение от метафорического.

Особенность шизофреника не в том, что он пользуется метафорами, а в том, что он не помечает их как таковые⁸⁹.

Однако в мире цифровой симуляции становится всё труднее различить между собой метафору и вещь. Вещь превращается в метафору, метафора в вещь; жизнь уступает место репрезентации, а репрезентация жизни. Поток знаков и циркуляция товаров обмениваются кодами, соединяются в одно созвездие, которое Бодрийяр назвал «гиперреальностью». Именно поэтому превалирующим способом интерпретации становится шизофренический регистр. Коллективная когнитивная система утрачивает свою изначальную критическую компетенцию, умение отличить истину от лжи в тех высказываниях, которые последовательно предлагались её вниманию (неизменно активному под влиянием СМИ). В непрестанно разрастающемся мире скоростных СМИ интерпретация осуществляется уже не линейным образом, но по принципу ассоциативных спиралей и обессмысленных связок.

В своей книге «Аудитория на основе слушателей и технологическая аутентичность» Ричард Робин, исследователь из Университета Джорджа Вашингтона, изучает влияние ускоренного воспроизведения звука на понимание сообщения слушателями. При этом Робин основывается на подсчёте количества слогов, произнесённых говорящим за одну секунду. По мере ускорения передачи возрастает количество произносимых за секунду слогов и одновременно снижается понимание смысла высказывания аудиторией. Скорость передачи и количество отправленных за единицу времени семиотических импульсов являются производными от того объёма времени, которым располагает реципиент для осознанной реакции.

Как пишет Робин,

ускоренная передача пугает слушателей. Мы располагаем доказательствами того факта, что процесс глобализации привёл к ускорению темпов передач в тех регионах, где характерные для западного мира стили передач заменили собой авторитарные, традиционные. Так, в бывшем Советском Союзе скорость передач (выраженная в количестве произносимых за одну минуту слогов) выросла почти вдвое после падения коммунистического режима (вместо трёх слогов в минуту пять, если не шесть). Та же самая ситуация имела место и на Среднем Востоке, и в Китае⁹⁰.

Это замечание Робина содержит в себе интересные следствия с точки зрения понимания перехода от авторитарной власти убеждающего типа (именно таковы тоталитарные режимы XX века) к форме биополитической власти пронизывающего типа (как, например, нынешняя инфократия). Первые основаны на консенсусе: гражданам надлежит проникнуться доводами Президента, Генерала, Фюрера, Секретаря или Дуче. При этом дозволяется один-единственный источник информации. Голоса диссидентов подвергаются цензуре.

Инфократический режим, характерный для семиокапитала, основывает своё господство на перегрузке, ускоряет потоки знаков, умножает источники информации вплоть до достижения стадии «белого шума» (неразличимость, нерелевантность, невозможность расшифровки).