Душа за работой: от отчуждения к автономии

В основе неолиберализма сведение идеи человеческого блага (как этического, так и эстетического) к экономической выгоде, а также сведение идеи богатства к примитивному обладанию. Идея богатства отделяется от чистого наслаждения, сводится к накоплению стоимости.

Сделать совместимым

Таким образом, стал формироваться такой человеческий тип, который утрачивает способность рассуждать в понятиях «наслаждения», «времени», «свободы», «эмоциональности» он мыслит исключительно категорией максимальной выгоды. Перед нами страшная мутация, непоправимый ущерб, нанесённый жизни, культуре, социабельности. За примерно двадцатилетний период мы смогли констатировать, что такого рода моделирование обернулось безмерным обеднением качества жизни, культуры, самой способности наслаждаться и просто дышать.

К сожалению, мы смогли констатировать и нечто иное: указанное моделирование выработало серию устойчивых автоматизмов, которые глубоко укоренились не только в постсовременной экономической системе и в разнообразных формах, но в первую очередь в языке, во взаимоотношениях людей, в индивидуальной и коллективной психике.

Исходным пунктом рассуждений Фуко становится акцентирование того факта, что в XVIII веке доминирующей формой правления являлся абсолютизм. Коль скоро либерализм привержен одновременно и экономическим резонам, и резонам политической свободы, складывается такое впечатление, будто между ними нет никакой разницы. Либерализм свергает абсолютизм, однако в XX веке социализм берёт в свои руки политические и государственные рычаги и подчиняет им экономику. С крушением социалистических режимов экономика вновь одерживает победу, и начиная с этого момента неолиберализм становится полноправным хозяином всего идеологического поля.

В этом сражении двух игроков (политика versus экономика) последняя предстаёт как динамическая сила, назначение которой разломать клетку политического регулирования. Общество оказывается зажатым в тиски: с одной стороны, репрессии и сдерживание, осуществляемые авторитарной властью; с другой, полная опустошённость, которая становится следствием безраздельного господства экономики. В ослепительный наряд идеологического либерализма рядится автономное как будто бы общество, на поверку ставшее жертвой всесилия капитала.

В 1960-х годах получили распространение политические практики, сторонники которых требовали автономии как по отношению к государственному регулированию, так и по отношению к всеприсутствию экономического фактора. Государству, политике, представительским институциям не удалось вобрать в себя исходящую от общества инновационную динамику. А вот экономика, напротив, отреагировала чрезвычайно пластично, прибегнув к тактике гибкости, нестабильности и разрушительной инновационности. Указанное движение неолиберальной экономики вобрало в себя исходящее от общества требование разрегулирования и трансгрессии. Всё это привело к формированию прочного альянса между разрегулированным капиталом и кругами, связанными с инновационными формами труда. Слово «инновация» сделалось лозунгом капиталистической дерегуляции, а обновлённый состав труда временного и когнитивного на протяжении 1990-х годов развивался в тесном симбиозе с сетевой экономикой. Начиная с этого момента левое движение XX столетия утратило способность что-либо понимать в современной ситуации и предлагать какие-либо рецепты.

В конце прошлого века общество прибегало к подрывной политике, с тем чтобы взорвать границы регулятивной политики. Между тем оно смирилось с подготовленным неолиберализмом нормированием технологического и экономического характера: произошло подчинение, но не регулятивного, а чисто лингвистического плана (биополитика). Экономика взяла верх над политикой и уже готовилась сожрать общество. Общество было ресемиотизировано благодаря введению в действие механизмов, базирующихся на конкуренции и укоренившихся во всех сферах взаимосвязей.

В своей книге 1994 года «За пределами контроля» Келли описывает процесс формирования Сети как переплетение системы механизмов и коллективного интеллекта; как выработку Глобального Ума, общее функционирование которого ускользает от понимания и контроля, поскольку он с присущей ему безграничной усложнённостью самостоятельно осуществляет саморегулирование. Последнее становится возможным благодаря действию коннективных автоматизмов: в рамках Сети соединяются технические, лингвистические, финансовые, психические, связанные с поведением и взаимодействием людей автоматизмы. Вследствие этого движение множественности трансформируется в движение, лишённое осознанности и альтернативности; иначе говоря, в рой (swarm).

Рабочий сахарного завода. Колорадо. 1939. Фото Артура Ротштейна

Распространение сетевой экономики привело в движение процесс универсальной совместимости наделённых сознанием организмов.