Душегуб. История серийного убийцы Михасевича

Он так мозги закрутил, что я уже и сам начал верить, что это Ковалев и Пашкевич убили, а меня теперь в дело приплетают. Потом, когда уже на место преступления приехали, он меня так спрашивает: «А это здесь две дороги, ты ведь на этой стоял», значит нужно отвечать, что на этой. «А вот они сюда тело тащили?» Значит – сюда. Я уже и не знал, как там было на самом деле. Полтора года прошло, где там мы в футбол играли, где с собакой гуляли. Кто знает?.. Все было бесполезно. Он сразу сказал, что на свободу меня уже не выпустят.

Николай Янченко

Янченко благодарно улыбнулся и снова опустил взгляд в пол. Еще неделю назад он даже представить себе не мог, где окажется. Самым страшным его преступлением было, пожалуй, разбитое окно в школе, да и то по случайности, а не по злобе.

Николай Янченко подписал свои признательные показания, а это значило, что дело почти закрыто. Теперь можно будет козырять этими признаниями на допросах Пашкевича и Ковалева. Они поотнекиваются да и сознаются.

С Пашкевичем этот номер не прошел. Жавнерович пытался с ним сначала по-хорошему договориться, потом попросил, чтобы его допросили «с пристрастием», но даже после недели таких допросов Пашкевич упорно говорил одно и то же: не знаю, ничего не делал, ни в чем не виноват.

– Хорошо, значит, ты говоришь, что не виноват. Кто тогда, по-твоему, это сделал? – с выражением крайней озабоченности на лице поинтересовался следователь.

– Не знаю. Не моя работа искать преступников, – мрачно откликнулся Пашкевич.

– Ты же знаешь, что у нас уже есть и признания, и улики, зачем ты сейчас комедию ломаешь? – как-то по-отечески спросил Жавнерович.

– У вас не может ничего на меня быть по той простой причине, что меня там не было.

– У Ковалева ведь есть собака, с которой вы вечером гуляли?

– Есть.

– Так вот вас троих вместе с собакой видели как раз возле места убийства. Больше никого там не было.

– Что, и собаку допросили?

– Не ерничай, – разозлился следователь. Пожалуй, он впервые за этот разговор говорил искренне. – Ты же понимаешь, что раз тебя поймали, то тебя осудят. Понимаешь, что тебе грозит?

– А как мне жить, если все будут думать, что я насильник и убийца? Лучше умереть человеком, – вполне спокойно ответил Пашкевич. На этом допрос был закончен. Если бы он начал злиться, плакать или просить о помощи, можно было бы о чем-то говорить, но молодой человек был спокоен. Сказанное сейчас звучало не как импульсивный ответ, но как обдуманное решение. Жавнерович это уважал. Он попросил увести Пашкевича в камеру, а потом позвонил в милицию.

Он прекрасно знал, что это не наше дело. Мы были не первые. Говорил, главное, чтобы люди знали, что преступник наказан, а кто там сидит, Пашкевич или нет, это не важно. Он очень нервничал, когда со мной говорил, даже сигарету не той стороной пытался закурить. Не понимал, как я так себя веду. Если не признаюсь, должен все на других валить, а я ничего не говорил. Не признавал и не валил.

Владимир Пашкевич

– Где сейчас Ковалев? – поинтересовался он.

– На гауптвахте. Его еще пару дней могут продержать и должны будут его выпустить, – предупредил следователь.

– Везите его в изолятор, – распорядился Жавнерович.

– Он сейчас в армии. Его не отпустят, если мы сразу не предъявим обвинение, – предупредил сотрудник милиции.

– Мы предъявим, – недовольно ответил следователь, слишком пристально разглядывая поверхность стола.

Признания Янченко для обвинения было явно недостаточно, но все пошли навстречу, учитывая авторитет Михаила Кузьмича. Раз он считает, что Ковалев виноват, то спорить с этим бесполезно.

Когда в комнату допросов ввели Валерия Ковалева, Жавнерович довольно усмехнулся. Молодой человек выглядел удручающе: губа разбита, глаз заплыл и превратился в сине-красное месиво, он хромал и постоянно держался за живот. Красивый спортсмен-боксер выглядел так, как будто его нокаутировали раз десять подряд. Впрочем, примерно так оно и было.

– Мне нужно позвонить жене, – с порога потребовал Ковалев, заметив телефон на столе у следователя.