Душекрад

— А много кто про эту штуку знал? — спросил Герман. Его как-то совсем не забавляло, что он сделался объектом охоты еще и для нигилистов.

— Тех, кто про нее реально что-то знал, боюсь, всех убили, — вздохнул Карась. — Это было несколько человек из разных общин, самые уважаемые. Ходили слухи, что они испытывают нечто грандиозное, что перевернет мир. Один даже своим проболтался, что это вещь, которая даст крестьянам свободу, а нигилистам — силу. Многие были на взводе, готовились брать Зимний дворец. И вдруг — новость о гибели группы. Была паника, несколько человек застрелилось. Теперь никто не знает, что делать, все друг на друга окрысились, на этом фоне выходке последневольцев никто даже не удивился особо.

Герман покачал головой.

— Ты сам-то что делать собираешься? — спросил Карась. — Тебе нужно решить. Или отдать эту штуку…

— Нет, — ответил Герман. — Как я ее отдам? Кому? Ты сам говоришь, там все глотки друг другу вот-вот перегрызут. Нет, с этим подождем. Но если что, ты сможешь передать кому-то? Кому можно доверять?

— Я знаю одного человека… — проговорил Карась с сомнением. — Он, конечно, теперь от дел отошел… Но по крайней мере, уж он… ему можно, верить, да, он во зло эту вещь не использует.

Герман кивнул, и они медленно пошли к выходу.

— Красиво здесь… — проговорил невольно Герман.

— Угу, — по-барсучьи буркнул в ответ Карасев. — Я тоже иной раз, как зайду, думаю, а ну как Бог в самом деле есть, а? Вот ему, должно быть, весело глядеть на то, как мы тут копошимся. Или, наоборот, грустно? Это ведь как посмотреть…

Глава одиннадцатая, в которой в расследовании происходит неожиданный поворот

Рано утром десятого июня Герман шел на службу в безукоризненно сидящем лазоревом мундире, мысленно примерял уже на него погоны поручика и насвистывал какую-то недавно услышанную в кафе-шантане бойкую мелодию. Он чувствовал, как от груди к кончикам пальцев сбегают разряды радостного возбуждения. Сегодня должна была начаться операция по внедрению, которая, быть может, закончится триумфом и позволит ему выдвинуться.

Агент был готов, и Трезорцев рекомендовал его, как крайне опытного. Герману сегодня нужно было поговорить с ним, дать описание тех, на кого обратить особое внимание. Арестованный однорукий тоже дал интересные показания — оказалось, не просто так он выслеживал в пивной жандармов. Навел его некий, «бледный что твоя смерть» господин, и мазурик даже выдал место, где с этим господином надлежало потом встретиться. «Попадетесь вы нам, господин Фридрих,» — думал Герман, мысленно потирая руки: «Поговорим с вами тогда, и про клетку, и про все остальное».

У ворот, неподалеку от входа в свой корпус, он на секунду задержался, рассматривая припаркованный кем-то на другой стороне дороги, возле фешенебельной гостиницы «Элизиум», самолетный экипаж — настоящее чудо, которое не каждый день увидишь. Снабженная колесами и странным круглым крылом сверху, это повозка могла как ехать по дороге, так и летать по воздуху, приводимая в движение магической силой водителя. Во всей империи таких были считанные десятки, и не столько из-за дороговизны самой конструкции, сколько из-за ограниченного числа людей, готовых тратить магию на такие полеты.

Интересно, кто это прилетел в «Элизиум»? Кто-нибудь из великих князей? Или министр?

Возле экипажа стоял и заботливо протирал чистой тряпицей корпус человек в кожаной куртке с пышными усами, но он, конечно, был не хозяином. Экипаж собрал вокруг себя толпу галдящих мальчишек, а усатый хоть и смотрел на них добродушно, но подходить к машине близко не давал и трогать не разрешал.

Впрочем, Герман сразу же забыл об экипаже, едва вошел в кабинет Трезорцева. Хозяина там не было, зато в нем сидела, видимо, ожидая его, симпатичная дама лет двадцати пяти в синем жакете и такого же цвета узкой юбке. Волосы у нее были пепельные и волнистые, а фигура, обтянутая синей тканью, очерчивалась весьма волнующе. Что-то в ней было и помимо фигуры — аристократическая строгость, наверное.

При виде его дама лишь коротко кивнула и продолжила чтение какого-то циркуляра, который, судя по всему, взяла прямо со стола Трезорцева, ничуть не смущаясь тем, что там могут быть конфиденциальные сведения. Герман, хотел, было, сделать ей замечание, но сдержался. Все-таки, кого попало в управление не пустят. Может быть, это жена или дочь кого-нибудь из сотрудников? А то и из начальства? Ему очень захотелось выяснить, кто же она. Тут сыграло и то, что была она чудо как хороша, в особенности ее крупная грудь и пухлые губы, и в то же время взгляд серых глаз был холодный и цепкий. Очень волнующее сочетание.

— Мадам, я могу быть вам чем-нибудь… — начал он, слегка наклонившись к ней.

— Мадемуазель, — отрезала она, не отрываясь от циркуляра. Надо же, этакая хорошенькая — и не замужем.