Карета заехала за Германом ровно в девять вечера, когда поздние июньские сумерки еще только начинали опускаться на город. Он сбежал по лестнице, хоронясь, словно вор, и изо всех сил стараясь не попасться на глаза Матрене, потому что если бы она увидела его в подобном виде, то разговоров достало бы на целый год. Пожалуй, он произвел бы фурор прямо здесь, не дожидаясь прибытия на маскарад, и даже затмив в воображении кухарки давешнюю историю с Верой Сосновской. На следующий день вся улица знала бы, что студент Брагинский сошел с ума, вообразил себя чертом и бегал по дому голышом с вилами в руках. Стоит ли говорить, что римскую историю Матрена не изучала?
Однако же кухарка в этот час была чем-то занята, и Герману удалось проскочить незамеченным. На крыльцо он тоже вышел только после того, как убедился, что не станет посмешищем для всей улицы, а затем быстро юркнул в приоткрытую дверцу кареты.
Там его уже ждала майор Ермолова, облаченная в черно-золотую тунику с волосами, взбитыми в локоны и уложенными в сложную высокую прическу, напоминающую кокошник. Подол туники не доходил ей и до колен, и она постоянно норовила потянуть его ниже. Сидеть напротив Германа в таком положении ей явно было неловко, но она старалась не подавать виду.
— Мы должны успеть к самому началу, к съезду гостей, — сообщила она. — Вот карта поместья, мне удалось достать, ознакомьтесь. Во время маскарада мы будем перемещаться по парку, кланяться, вести непринужденные разговоры с гостями. Присматривайтесь — не ведет ли кто-то себя подозрительно, нет ли у кого оружия. Оно может быть замаскировано под бутафорское — будьте внимательнее. Сразу же сообщайте мне, если приметите что-то, я же буду держать в курсе вас. Нам лучше не разлучаться — по крайней мере, надолго. Вероятно, будут подавать спиртное — не пейте много. Можно взять бокал шампанского и тянуть его по возможности дольше.
Далее она стала показывать, какие сигналы подавать в случае необходимости. Вот этот жест значит «предельное внимание», вот этот — «необходимо срочно поговорить», этот — «приготовиться к схватке», и так далее. Все их надлежало запомнить, и Ермолова не успокоилась, пока Герман не повторил их все по несколько раз.
К тому моменту, как карета остановилась, Герман успел устать от ее инструкций, но едва открылась дверца, как все они едва не вылетели у него из головы. Уже стемнело, и перед ним была аллея, освещенная факелами, некоторые из которых горели в руках у мраморных статуй или лакеев, наряженных полуголыми античными рабами. Прямо в воздухе между кронами деревьев то и дело проплывали глиняные плошки с разноцветным пламенем: зеленым, синим, пурпурным.
Людей было немного, но одеты все были экстравагантнее некуда. Дамы щеголяли в туниках, из которых надетая на майоре была в самом деле одной из самых скромных. Одна же, изображавшая рабыню-варварку, и вовсе была одета лишь в набедренную повязку и какой-то лоскут, с трудом прикрывающий крупную грудь.
Из мужчин некоторые, особенно те, кто постарше, были облачены в разноцветные тоги, оставлявшие, однако, открытыми ноги в сандалиях, что тоже было отчасти скандально. Но вот один молодой человек, немного постарше Германа, изображал сатира: пристроил длинную козлиную бородку, торчащие уши, но главное — каким-то образом, совершенно преобразил свои ноги в козлиные. Была ли это магия или просто искусно сшитый костюм, понять было трудно, но дамы, кажется, проявляли к козлоногому недвусмысленное внимание.
— Пойдемте, нечего глазеть, — шепнула Ермолова и взяла своего провожатого под руку.
Подскочившему дворецкому — наряженному кем-то вроде египетского евнуха — она церемонным жестом протянула записку Урусовой вместе с ее приглашением. Тот прочел, бросил на гостей оценивающий взгляд, ничего подозрительного, видимо, в них не обнаружил и сделал приглашающий жест.
Но едва они двинулись под руку дальше, как тот же дворецкий подскочил и погрозил им толстым, похожим на сосиску пальцем.
— Ни-ни-ни! — проговорил он. — Второе главное правило, разве вам не сообщили? Пришедшие вместе развлекаются по отдельности. Оставьте вашего кавалера, мадам. Он будет в надежных руках, несомненно.
Евнух хихикнул тонким голоском. Герману ужасно хотелось спросить, что же тогда за первое главное правило, а главное, сколько их всего, но он не стал. С Ермоловой они решили по возможности вести себя, как ни в чем не бывало.
Доселе Герману доводилось бывать лишь на публичных маскарадах, даваемых в Нескучном саду по случаю праздников, куда каждый мог явиться по трехрублевому билету. Но то, что происходило здесь, отличалось от них в той же мере, в какой торжественный обед у предводителя дворянства по случаю государева тезоименитства отличается от трапезы в трактире.