Философия – базовая дисциплина для первокурсников практически на всех направлениях подготовки, так что идеи Покровского разлетались, как птицы. Поверить в такую чушь могли, конечно, только студенты «вышки». С них-то все и началось. А затем через рейвы, кофейни, бары и рюмочные – словом через все главные молодежные артерии столицы, дерьмо полилось на улицы. Держу пари, он и сам не ждал такого серьезного отклика…
Отовсюду на меня сыпались соболезнования, но я был как оглушенный. В голове ни осталось места ни для чего, кроме работы. Остановить секту, не имеющую никаких признаков формальной организации, единственный руководитель которой покончил с собой, было не то чтобы очень просто. Но теперь это было моим долгом, если не перед законом, то перед покойной супругой, и неродившимся сыном. А, между тем, о новых эпизодах сообщали чуть ли не каждый час. Первым делом я ходатайствовал о закрытии к ебене матери всех столичных филиалов Высшей Школы на неопределенный срок. К моему удивлению, ходатайство было удовлетворено, и уже на следующий день, особым распоряжением, закрылись двери не только ВШЭ, но и других вузов, где была зафиксирована активность представителей секты. Кроме того, мне-таки удалось добиться участия зарубежных коллег. Совещание с рабочей группой из Интерпола, должно было состояться со дня на день.
Перед каждым новым допросом, которые я взялся проводить исключительно лично, я закрывал кабинет на ключ, и убирал ключ в сейф, до тех пор, пока они не сознавались хоть в чем-нибудь. Вы скажете, что пытки – это средневековье, ну а я вам отвечу, что пальцы, протянутые между лопастей вентилятора, или прижигание сигаретой – не такая уж страшная пытка. Я попробовал все это на себе, в приступах отчаяния, стараясь трансформировать душевную боль в физическую, которая переносилась куда легче. К тому же, какое дело до шрамов и боли сраным искупителям грехов человеческих. Они ведь не учли, что у всякого "вируса", могут сработать и защитные механизмы. В этом-то и состояла
К прибытию рабочей группы из Интерпола, управление украсили, будто к Новому году, не хватало только каравая. Цирк, да и только. Они называют это «русским гостеприимством», а по мне так сраное восточно-европейское раболепие. Аж блевать тянет. Впервые за месяц пришлось нацепить, с горем пополам выглаженную форму. Штатский комплект мне всегда готовила Лида. Ей нравилось, чтобы я выглядел «офицером». В дверях туалета встретил пидера Поскудина с этой его неприятной манерой улыбаться, как будто говна объелся.
– Ты к полковнику еще не заходил? – поинтересовался туалетный привратник.
– Тебе забыл отчитаться, – бросил я, проходя в уборную, сквозь него, лишь бы отвязался.
Пахло в толчке не хуже, чем в морге. Ничего удивительного –биологического материала здесь ни капли не меньше, а после того как в одной из кабинок сломался слив, наверное, даже и больше. Вода в кране только холодная, бумаги нет, исписанные маркером стены, хранят народную мудрость, к тому же обоссаны. Про ободок унитаза, я уж вообще молчу – лучше бы его совсем не было. Интересно, что бы сказали припизднутые вышкинские феминистки, посетив мужской туалет нашего управления. Пришлось бы им по вкусу
– Листопадов. Слушаю.
– Владимир Владимирович, мы вас потеряли.
Смотрю на наручные часы. Без десяти четыре.
– Совещание только через полтора часа.
– Товарищ полковник вас просит к себе.
– Говно какое…
Молчание в трубке.
– Что ему передать?
– Передайте, что щас подойду.
Гнида-полковник топчет паркет у себя в кабинете, на этот раз при параде, даже в фуражке.
– Здравья желаю, тарищ…
– Заходи, садис…