Душнила

Идти было действительно недалеко. Намного сложнее дело обстояло с тем, чтобы подняться на последний этаж с велосипедом в руках. Лёля жила в маленькой студии с видом на церковь. Все помещение было заставлено полотнами, так что при движении нужно было обязательно смотреть под ноги. Комната, очевидно, совсем не проветривалась. Сильно пахло красками, растворителями и табаком. Всюду стояли полупустые кружки и импровизированные пепельницы из консервных банок и мелкой посуды. Лёля суетилась у раковины, как будто не замечая меня. На одной из ее картин, мне почудилось знакомое лицо, и я никак не мог вспомнить, где мог видеть этого человека. По спине побежали мурашки. Присмотревшись, я понял, что все картины в квартире были портретами висельников в петле. Тех самых висельников. Моих висельников.

– Впечатляет, – отозвался я, так чтобы бы в той части квартиры, которая условно считалась кухней, меня было хорошо слышно.

Лёля принесла две чашки зеленого чаю, и одну отдала мне. Вообще я предпочитал кофе, но отказываться не стал, и мы оба застыли посреди комнаты, прихлебывая и, рассматривая ее работы. Она закурила.

– Но, откуда ты срисовала все эти лица?

– Это, что, допрос? – усмехнулась Лёля.

– Нет, но сходство…

– Расслабьтесь, капитан, – она стала копаться среди картин и выдвинула на середину комнаты деревянный ящик с какими-то безделушками. – Это из карманов, – сказала она, одной ногой подтакливая ящик ко мне.

Я присел и стал наугад выуживать из ящика всякую всячину. Там были фотографии, зажигалки, кольца, и все в таком духе.

– Их теперь стало так много, что оказаться на месте происшествия раньше оперативников проще простого. Прихожу, делаю набросок, фоткаю, забираю сувенир и ухожу.

– Выходит, ты шарила по карманам мертвецов, и не поморщилась? – нахмурился я.

Лёля пожала плечами.

– Выходит, что так. Иммунитет выработался. – она улыбнулась и откусила кусок печенья. – Печенья не хотите овсяного?

– Спасибо, нет аппетита.

– Вы спрашивали, как я зарабатываю. Ну, думаю, вы уже поняли, что в карманах у них не только зажигалки и фантики. Только вот осуждать меня не надо. У меня ведь тоже кое-кто умер, так что я прекрасно все понимаю. А мертвым деньги ни к чему, вы это не хуже меня знаете. А у вас, наверно, тоже кто-нибудь умирал?

– Моя жена.

– А сами, почему не с ней?

– Да как-то душа не лежит…

– Соболезную. Но эээ, как говорится, жизнь для живых. – Лёля сделала большой глоток чаю и потушила бычок прямо в кружку. – Так, что? Может, выпьем чего покрепче? У меня, кажется, был портвейн.

Я пожал плечами. Она снова растворилась в кухне, а я подошел к окну – взглянуть на старую церковь и, по привычке, перекрестился.

3711400091

К тому моменту, когда мы с Лелей все-таки перешли на «ты», на планете не осталось и половины от тех восьми миллиардов, которыми все так безоблачно начиналось. Тайное знание шло по рукам, оставляя за собой шлейф из странгуляционных борозд. Адепты профессора перевыполняли план, передавая эстафету вперед. Имена новых погибших высвечивались бегущей строкой на всех возможных экранах города, включая гигантский информационный дисплей на Новом Арбате. Жуткое зрелище. Спрос вырос только на мыло с веревками, но, как только корпорации избавились от скоропортящейся продукции, сократили число предприятий, и ограничили производство, валюта вновь обесценилась. Впрочем, для любой страны ампутированной от Союза ССР, это было обычное дело, случающееся время от времени, как какое-нибудь солнечное затмение. Интересно, конечно, но не настолько, чтобы его размусоливать. Большинство автобусов так и оставались стоять в автобусных парках, снизились тиражи журналов и книг, и увеличились втрое интервалы поездов метро, так что я обзавелся парой кроссовок, чтоб было удобнее ходить пешком, и уже бессчетное количество дней не выезжал за пределы садового.

Кóльца на теле столицы, как на срезе деревьев, обозначали ее возраст, и находиться в пределах кольцá, когда-то ознаменовавшего совершеннолетие древнего города, было намного приятнее и безопаснее всего остального. Выжившие жители бывшего мегаполиса травили байки, будто бы на отшибе уже совсем никого не осталось, а по улицам ходят лесные звери, которых приходится отстреливать ппс-никам, из соображений безопасности, не выходя из патрульных машин. Все прочие комнаты в моей коммунальной квартире, по понятным причинам, освободились и, как только полицейские сняли пломбы с дверей, Лёля сразу же перебралась ко мне. Мой спичечный коробок заняли под мастерскую, туда же переселили все ее полотна, которых насчиталось чуть больше ста штук, а сами жили во всех оставшихся четырех комнатах, тайком от хозяев, которых, впрочем, уже давно не было видно. На одной из картин была изображена и моя мама, в отличие от сектантов, покончившая с собой в одиночестве, с фотографией отца в форме в нагрудном кармане, так что мне хотелось верить, что у нее на это были свои причины, не имеющие ничего общего с философией профессора Покровского. Я сам попросил нарисовать ее.