Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни

Больше всего на свете я боялась остаться без средств к существованию, снова оказаться в нищете. Я внутренне холодела от одной только этой мысли. Так как это было вполне реально и могло произойти в любой момент. Я видела многих приличных людей, которые остались без работы и пособия и в итоге оказывались бомжами на улице. Так как пособие по безработице было только временным и по размеру составляло примерно 60 процентов от зарплаты. А когда оно кончалось, то единственное, на что еще оставалась надежда, была социальная помощь в 400 евро в месяц. Но при этом, по французским законам, нужно было соответствовать определенным параметрам, чтобы получить ее. Но даже получив, как прожить, если одна только квартплата составляет минимум 600–700 евро в месяц?

Исключение из массы французского населения составляли счастливые выходцы из французских колоний Африки и арабских стран. У них были особые права и привилегии, хотя официально это не афишировалось. Несмотря на то, что прошло несколько столетий, правительства стран – бывших колоний продолжали активно обвинять французов в «недостойном поведении», помогая, таким образом, выходцам из своих стран обосноваться во Франции, избавляясь от них. И французские власти безропотно предоставляли им и их часто многочисленным семьям различные денежные пособия и даже бесплатные квартиры.

Находить работу становилось все труднее. Поток иммиграции во Францию рос с каждым годом, увеличивая конкуренцию. Кроме того, вырастали дети предыдущих иммигрантов и выходили на рабочий рынок. Безработица быстро росла. Появился возрастной ценз – после сорока лет уже было трудно найти работу, а после пятидесяти почти невозможно, в особенности постоянную.

Кроме того, предприятия больше не утруждали себя ответами с отказом – просто игнорировали резюме тех, кто не подходил им. На мои письма ответ приходил очень редко – 2–3 процента из расчета посланных писем. Но я не позволяла себе отчаиваться, продолжала верить в то, что мои усилия обязательно увенчаются успехом. Хотя временами отчаяние бродило совсем рядом, овевая сердце ледяной волной тревоги. Когда, например, до окончания моего пособия по безработице оставалась только неделя, а нового места все еще не было.

Как-то раз, в поисках работы, со мной произошел очень забавный случай. Не получив ответа на свои письма с резюме, которые послала на французские предприятия, я стала просматривать «Русскую мысль». В этой русско-парижской газете также печатались объявления о работе. Так я наткнулась на одно из них, в котором указывалось, что «серьезный русский художник ищет ассистентку для работы в галереях». Я подумала, что такая работа может быть очень интересной – в галерее и с клиентами. Эта область всегда притягивала меня – искусство всегда привлекательно, независимо от жанра – всегда есть что почерпнуть, над чем задуматься.

На большую зарплату, конечно, рассчитывать не приходилось, но я была согласна почти на любую – необходимо было срочно найти работу.

Позвонила по номеру телефона, который был указан в газете. Мне по-русски ответил мужчина. Он действительно на днях дал объявление и еще никого не нашел. Предложил встретиться на следующий день – «для собеседования».

Я оделась как подобает случаю – строгий бежевый костюм с пиджаком и юбкой до колен, стильная сумка, маникюр, красивый «брошинг», бежевые туфли на высоких каблуках. Без опоздания пришла на встречу к станции метро, которую он мне указал.

Через минуту ко мне подошел высокий и худой мужчина лет шестидесяти пяти. Смешливый взгляд, припухлое лицо, рыжеватые усы, и на голове пучок светлых волос. Довольно потрепанный костюм – мятые коричневые брюки, затертые рукава серого пиджака, нечищеные поцарапанные ботинки. Но он, несомненно, был эстетом – из верхнего карманчика пиджака торчал аккуратно распушенный красный платочек.

Мужчина откровенно одобрительно рассматривал меня с ног до головы и затем представился. Назову его Еремеем.

С первой же минуты у меня закрались сомнения. Как этот человек сможет платить мне зарплату, минимум тысячу евро в месяц, если ему не на что купить себе приличный костюм и туфли?

Но я привыкла идти до конца. Может быть, художник только что вышел из своей мастерской, не успел переодеться? Не всем же быть таким, как Женя Дунаевский, который был образцом чистоплотности? Решила не делать поспешных выводов.

Еремей спросил меня, откуда я, и сказал, что сам он из Москвы. Предложил следовать за ним.

– Я покажу вам свои работы и проведу с вами собеседование, – строго сказал он.

Говор у него был явно не московский. Скорее всего, он был из русской глубинки. Но не стала уточнять у него – это не играло роли, ведь я пришла за работой.

Еремей подвел меня к высокому дому-башне.

– Мы идем в вашу мастерскую?

– В дом и в мастерскую, они вместе, – медленно и торжественно объяснил он.

Поднялись на четвертый этаж. Еремей открыл ключом дверь, зажег в прихожей свет и прошел вперед. Я за ним.