Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни

Французский рабочий рынок все больше ужесточался. Я решила не обращать внимания на статистику, продолжала усиленно искать работу.

Все периоды безработицы всегда были связаны со стрессом, неуверенностью в «завтрашнем дне». А конкуренция неуклонно росла, и от этого мое беспокойство усиливалось. Никаких гарантий на будущее не было, и сколько времени я могла оставаться без заработка, никогда не могла знать. Мысли о работе всегда были для меня на самом важном месте после моей дочери и родителей. Я чувствовала постоянную ответственность перед ними, и работа в этом смысле была для меня жизненно необходима. Больше всего на свете я боялась снова оказаться с дочкой в нищете, остаться на улице. Снова быть загнанной в «пятый угол», снова встать перед необходимостью начинать все сначала.

Судьба, казалось, без конца испытывала меня на прочность и постоянно подшучивала надо мной. Неоднократно, в последние дни до окончания пособия, когда я уже в отчаянии рисовала в своей голове «страшные картины», мне вдруг неожиданно отвечала фирма, в которую я когда-то посылала свою кандидатуру, иногда три месяца назад. Предлагала мне пост. Пусть временный – несколько месяцев по замещению работника в больнице или женщину в декретном отпуске, но все же это было моим спасением. Я даже привыкла к этому и почти переставала беспокоиться – спокойно ждала, когда судьба соберется, наконец, послать мне небольшой подарок. И, спасибо ей, она не подводила меня.

После смерти папы моя мама почувствовала себя плохо – морально и физически. Часто плакала, у нее подскакивало давление. Я звонила ей по нескольку раз в неделю утром и вечером, а затем поняла – небходимо взять ее к нам, хотя бы на время. Так она могла бы постоянно общаться с дочерью и с внучкой, избежать одиночества и отсутствия «стакана воды», который некому подать.

Конечно, мне было очень приятно, что мама была рядом. Но я также понимала, что ее присутствие накладывало на меня большую ответственность и много обязанностей, а также очень ограничивало мое личное пространство. Мама буквально стала моим вторым ребенком – всегда маленьким и беспомощным.

Ей нужно было уделять много внимания, водить или возить на машине по врачам, кормить, объяснять, учить, уговаривать, развлекать и баловать. Мама боялась что-то делать сама и во всем рассчитывала на меня. Но как всегда и во всем, это вопрос выбора. И я сделала его в пользу мамы, ведь она у меня одна. Просто в чем-то ограничила свою личную жизнь, нашла разумный компромисс между своим долгом и отношениями с мужчиной.

Мне очень хотелось делать все для мамы максимально, по мере моих возможностей, даже в чем-то отказывая себе. Наверно, самое большое удовольствие мы получаем именно тогда, когда отдаем лучшее тем, кого любим.

Но, естественно, я не забывала и своего «первого» ребенка, Алинку.

В 2000 году ее моральное состояние было ниже нуля.

Отец по-прежнему больше не звонил дочери, и с ней начало твориться неладное. Началась затяжная депрессия.

Шли месяцы и годы. Это были очень тяжелые для нас годы.

Дочери исполнилось шестнадцать и затем семнадцать лет. Период подросткового кризиса. Теперь она постоянно задавала мне вопрос, почему, по моему мнению, отец порвал с ней все отношения? Даже не объяснив причины!

Действительно, почему? Ведь даже с любовницами объясняются при разрыве, а тут родная дочь!

Я и в своем возрасте не могла бы представить себе, что мой собственный папа однажды вот так порвал бы со мной, без слов. Холодела от одной только мысли…

Почему отец Алины не может поддерживать с ней отношения – как все нормальные люди? Или же, если больше не хочет, тогда почему хотя бы не скажет ей об этом честно?

И, если уж так категорически не хочет разговаривать с дочерью, тогда почему не объяснился со мной? Ведь я всегда стремилась его понять и никогда не была обузой – денег или другой помощи не просила.

Хотя… я уже начала кое-что понимать. Но доказательств еще не было, и я не хотела делать поспешных выводов. Французская поговорка «Cherchez la femme!» стала все чаще приходить мне на ум.

У Максима ко мне никаких претензий никогда не было. А если предположить, что они вдруг появились, то он мог позвонить или написать записку. Мы ведь никогда не были врагами и, более того, нашли в себе мудрость оставаться друзьями. Хотя бы ради дочери.

Тогда значит, по логике, дело в его новой жене? Но ведь она не могла не знать настоящего положения вещей. К тому же, даже если я моложе Максима, то она моложе меня, то есть поводов для ревности у нее не должно было быть. Остается только одно: она не переносит существование дочери мужа, воспринимает ее как конкурентку? Я гнала от себя эту мысль как назойливую муху, а в глубине души чувствовала, что, увы… это было именно так.

Изменить что-либо было не в моих силах. Отчетливо понимая это, я лишь изо всех сил старалась успокоить дочь. Как могла убеждала ее, что нужно просто терпеливо ждать и не докучать папе, раз он не звонит ей сам.