Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни

Позднее даже подарил мне фотографию себя, ребенком, в этой машине. А тут такое отношение к маленькой дочке, нуждающейся в его помощи…

Да, я знала, что могла бы добиться признания ребенка через суд, были свидетели.

Но я психологически не могла пойти на это. Не могла представить себе, как стану ходить по судам после таких теплых радужных отношений, которые существовали между нами. Что-то доказывать, вызывать свидетелями соседей по моей коммуналке, подруг, его друзей и знакомых… Нет, это было ниже моих представлений об этике отношений и выше моих сил.

И еще. Я очень винила себя за то, что доверилась Максиму. За то, что вовремя не разглядела его. Влюбилась как школьница и доверила свою судьбу человеку, которого, как оказалось, не знала до конца. Винила именно себя, не его.

Я даже не знала, увижу ли его когда-нибудь вообще, да и видеть уже не хотелось. Было такое ощушение, как будто из моей души выпал кусок.

Как-то ко мне из Ленинграда приехала моя милая школьная подруга, Ира Вавилова. Она долго восхищалась Алинкой, играла с ней, целовала. Будучи медицинским работником, искусно сделала ребенку массаж. Я смотрела на обеих и внутренне радовалась тому, что у меня есть такие хорошие друзья, люди, которые любят мою малышку. А затем, после отъезда Иры, долго сидела возле кровати, рассматривая крошечный спящий комочек – такой одинокий и трогательный на большой поверхности кровати. Переживала за дочку, «ломала» себе голову: как найти правильное решение, создать ей нормальные условия для жизни?

Единственный, кто поддерживал меня со стороны семьи Максима, был его брат Евгений, Геня, Женя.

Женя регулярно звонил мне, спрашивал о моем самочувствии и неизменно каждый раз приглашал к себе в гости. Я лаконично сообщила ему, что родила дочь. Геня воодушевленно поздравил меня и, как обычно, пригласил на обед или на ужин.

Я уже давно не виделась с ним, поэтому решила ненадолго оставить Алинку с моими родителями ради «визита вежливости». Теперь он был мне не только другом, но посредством дочки стал и родственником.

В очередной выходной день я поехала к нему вместе с одной из своих приятельниц, которую когда-то представила ему. Общительный человек, он любил знакомиться с новыми людьми.

Квартира Жени являлась в определенном смысле «светским салоном», куда он приглашал своих друзей. У него уже в те нищие времена был видеомагнитофон – крайняя редкость, доступная разве что дипломатам и работникам Внешторга, то есть «выездным». Поездки на Запад тогда были доступны только артистам, да и то немногим. В основном Большому и Мариинскому театрам оперы и балета, а также ансамблю Игоря Моисеева. Они составляли часть русского престижа, который было не стыдно продемонстрировать за границей. Все они предварительно проверялись «на вшивость», то есть достаточно ли морально устойчивы, чтобы не остаться на «загнивающем Западе» навсегда и не опозорить родину. В ту далекую советскую эпоху границы в Европу для обычного, среднего человека были еще прочно закрыты.

Будучи талантливым художником-«станковистом» с редким образным дарованием и сыном гениального композитора Исаака Дунаевского, Женя входил в московскую элиту. Он являлся членом Союза художников и очень дружил с их президентом, Таиром Салаховым. К нему часто сьезжались друзья и знакомые – актеры, теннисисты, врачи, писатели, художники, артисты. Некоторые «выездные» друзья привозили ему из-за «кордона» записанные видео-кассеты с нашумевшими на Западе фильмами.

Мы нередко собирались у него для их просмотров, Женя всегда приглашал меня. Почти как в Доме кино, только уютнее – в доверительной, почти семейной атмосфере.

Там я увидела много фильмов в оригинале. У Жени была масса интересных фильмов. Помню, меня когда-то поразили, по многим параметрам, американские фильмы «Omen» («Предзнаменование») и «Hair» (Волосы). Иногда английскую, вернее, американскую речь нам переводила актриса Анастасия Вертинская, прожившая несколько лет в Соединенных Штатах.

А Женя, верный своим привычкам радушного хозяина, каждый раз приготовлял нам душистый чай. Именно благодаря ему с тех пор моим любимым чаем стал «Earl Grey».

Когда в тот памятный день мы с приятельницей приехали к нему домой, гостеприимный хозяин встретил нас огромным тортом, обильно украшенным кремовыми розами, – «прощай, талия!» Долго разговаривали, попивая чай в его маленькой кухоньке с красивой мебелью из резного дерева ручной работы. Женя интересно рассказывал о своем творчестве того периода, показывал эскизы последних работ. Затем мы перешли в спальню, где был установлен видеомагнитофон. Там обычно и проходили просмотры, так как эта комната была самой большой в его квартире.

Над двуспальной кроватью висел портрет Исаака Осиповича Дунаевского в его зрелые годы. Меня это не удивило – Женя очень любил своих папу и маму. Как-то в разговоре признался мне, что после ухода из жизни отца он много лет подряд ухаживал за парализованной мамой, до самой ее смерти. Далеко не каждый из нас способен на это. Женя обладал щедрой и преданной душой.