Два балета Джорджа Баланчина

Им обоим хотелось сейчас, чтобы эта светлая ночь, в которой они открылись друг другу с неведомой прежде стороны, со стороны своих давних догадок друг о друге, никогда не кончалась. Они не хотели и не могли сейчас даже подумать о том, что жизнь — эта наша всеобщая мачеха — когда-нибудь, а может быть, и очень скоро, разлучит их, и такую ночь им больше никогда уже не пережить, не прочувствовать, не узнать.

– Мы теперь всегда будем вместе, Юра. Да?

– Конечно, Илюша. Конечно.

– Я теперь тебя — такого красивого и доброго — никому не отдам. Никому-никому. Я ведь уже видел, как на тебя девчонки косятся в Озерках. Сегодня в Комарово и там, в Зеленогорске, тоже. И мне было уже тогда больно подумать об этом. Очень больно, Юра.

После этой неожиданного даже для разговорчивого Ильи пространного признания между ними снова возникло молчание, наполнившееся тем невыразимым чувством, которое только в юности посещает нас в первой близости с нашей первой любовью.

– А тебе нравятся другие мальчики ? — тихо спросил Ирсанов.

– Сказать по правде, мне нравился один парень в нашем классе. В прошлом году.

– Ты с ним тоже купался ночью? — с укором ревности спросил Ирсанов.

– Что ты! Как-то на физкультуре, в раздевалке, я видел, как он целовался с одной девчонкой. Я его сразу же возненавидел за это. На всю жизнь.

– Но он же не был виноват перед тобой, Илюша.

– Нет, был. Был! Он ведь мне очень нравился и не замечал меня. Я ему все уроки давал списывать. Все контрольные.

– Ну вот, пройдет лето, ты вернешься в школу и вы подружитесь. Он красивый?

– Я теперь так не считаю, во-первых. А во-вторых, он дурак. А в-третьих, в этом году родители переводят меня в английскую школу. Мама там будет преподавать английский и мой 9-й и 10-й будет английский. А потом я поступлю в Герценовский.

– А ты?

– В университет. Уже на будущий год.

– Давай вместе, а?

– Там видно будет. Как родители.

Возвращая разговор в прежнее русло, Ирсанов спросил Илью:

– А ты с девочкой целовался когда-нибудь?

– Зачем? А ты?

– Три раза. Она сказала, что иначе утопится в Смоленке — есть такая маленькая речка у нас на Васильевском — очень живописная.

– Ну и пусть бы себе утопилась, — сказал Илья и добавил, — Хотя я бы на ее месте тоже бы утопился, наверное. — И с этими словами прижался к Ирсанову и положил свою голову ему на грудь. Мальчики снова замолчали. Теперь оба они полудремали и каждый из них думал друг о друге благодарно, чисто и высоко.

Ирсанов чувствовал его горячее дыхание, его ровную и нежную кожу, все мышцы его необыкновенного тела, дрожь его спины, бедер и стройных ног... Он чувствовал проворную ладонь Ильи, которой тот водил по груди и животу Ирсанова, осторожно и любовно дотрагиваясь до того места, где был в эту минуту сосредоточен весь юный Ирсанов с энергией силы, мощи и красоты. И за это он был благодарен сейчас Илье. Он был счастлив сейчас и потому напряженно спокоен —достойно и уже по-мужски. Ибо этот маленький и нежный мальчик с чувственным ртом, с распадающимися по плечам кудрями и пробудил в шестнадцатилетнем подростке Юре Ирсанове — умственно и физически уже вполне взрослом — доселе неведомое ему, Ирсанову, нравственное чувство благодарности за испытанный восторг доверия и взаимопонимания.

Юра Ирсанов не мог и не умел осмыслить происходящее, да и не нуждался в таком осмыслении. Засыпающий на его груди Илья был для него самым близким и родным существом. Глядя его по голове одной рукой, а другой осторожно водя по телу этого мальчика, Ирсанов испытывал сейчас первую в своей начинающейся жизни нежность к другому человеку — хрупкому и беззащитному, взбалмошному и все более и более притягательному и желанному. Он не знал и не мог знать, чем это обернется ему в будущем, чем обозначится в судьбе. И такое неведение тоже было сейчас счастьем Ирсанова, формируя в нем новую волю к жизни.

Когда Илья проснулся, он увидел Ирсанова уже надевшим ковбойку и шорты.

Боясь разбудить Илью и не зная, как убить время, Ирсанов, подкачав велосипедные колеса Ильюшиного «Орленка», возился теперь со вторым велосипедом, предусмотрительно взятым у соседей по даче.

– Я заснул, да? — спросил Илья.

– Совсем чуток, — ответил ему Ирсанов. — Одевайся. Нам уже пора. Уже совсем утро.

Кто проводил летнюю ночь у озера и возвращался обратно лесной дорогой, залитой солнечным светом, оглушенной громким пеньем очнувшихся птиц в окружении высоких сосен, тот знает, сколь хорош и неповторим такой путь к дому. Какую-то часть этого пути мальчики прошли пешком, ведя рядом с собой велосипеды.

– Теперь у нас есть тайна, — сказал один из них.

– Да, — согласился другой. И добавил,

– Твоя и моя. Наша.

– Да, — сказал Ирсанов. — Только наша.

И ловко вскочив на велосипеды, они быстро, даже слишком быстро помчались по влажному асфальту в сторону еще не проснувшихся дачных домиков и строений.