Два балета Джорджа Баланчина

Когда мальчики вошли в дом, настенные часы пробили без четверти четыре утра. Родители Ильи это лето проводили в Болгарии, и Илья оставался на попечении своей бабушки. Единственной ее заботой было накормить единственного и любимого внука, все прочее в каникулярной жизни Илюши ее не интересовало. Боясь разбудить бабушку, мальчики тихо прошли на маленькую веранду, где она еще с вечера приготовила для Ирсанова раскладушку. Илья занимал в этой застекленной комнатке довольно большую металлическую кровать с панцирной сеткой и огромной подушкой.

– Ты со мной или на раскладушке? — лукаво поинтересовался он у Ирсанова.

– А бабушка?

– Так она же спит, — продолжал шепотом Илья. — А когда проснется, пойдет на базар. Она сюда никогда не заходит. Считается, что в каникулы я могу спать сколько хочу.

– А родители?

– Так они же в своей Болгарии, я тебе говорил. Вернутся только в конце лета.

– А ты не обидишься, — осторожно спросил Ирсанов, — если я сейчас лягу на раскладушку и чуток посплю. Совсем чуток, а то я что-то...

– Конечно, нет, — спокойно сказал Илья и начал раздеваться, вновь почему-то снимая с себя все-все, даже плавки. Через минуту он был уже в своей постели. Ирсанов тоже быстро разделся, оставшись в своих плавках. Он уже забрался под легкое одеяло, уже готов был сомкнуть веки, но нагота друга и все случившееся с ним на озере снова растревожили Ирсанова, и он нарочно сильно зажмурился,, буквально до боли, думая так побыстрее заснуть. Но сон куда-то улетучился, поэтому он шепотом спросил Илью:

– А ты всегда спишь так?

– Как? — довольно громко ответил Илья.

– Голый? — прошептал Ирсанов.

– Всегда. Я закаляюсь. А что? И так ведь удобней спать.

Ирсанов ничего ему не ответил, а лишь последовал примеру Ильи и стянул под одеялом с себя плавки, засунув их под подушку.

– Ладно, все, спим, — проговорил он.

– Спим. Спокойной ночи, Юра. Хотя уже утро, но все равно...

Но заснуть у Ирсанова все никак не получалось. Он думал об Илье: «Какой он хороший, мой Илья. Вот встретить бы такую девочку... Я бы любил ее сильно-сильно. Жаль все-таки, что Илья — мальчик. Но все равно он очень хороший. И мне с ним так приятно, так приятно...»

– Юра, — тихо позвал Ирсанова Илья, — ты спишь?

– Не сплю. А что?

– А раз не спишь, иди ко мне. Я хочу опять на тебя посмотреть сейчас. Только сними свои плавки, пожалуйста.

– Я уже снял, — ответил Ирсанов. — Иду.

Странное дело, но ему тоже этого очень хотелось сейчас — чтобы Илья снова увидел его, как ночью на озере, и восхищенно прошептал бы: «Какой ты уже большой, Юра!» И прикоснулся бы к нему своей чуткой ладонью. И он, Ирсанов, снова бы испытал «все то же самое». Поэтому он бросился к Илье, как бросаются с обрыва в глубокую воду купальщики, не боясь ни высоты, ни глубины, осуществляя свое падение вдохновенно, естественно и легко.

– Какой ты горячий, Юра, — прошептал Илья. — Ты случайно не простыл?

– Нет-нет. Что ты! Ты ведь тоже горячий, Илюша.

– Я знаю. Но ты все равно горячее, правда?

– Не знаю. Наверное...

– А я знаю, — весело шептал Илья, целуя Ирсанова прямо в губы. — Я все теперь знаю, да?

– Да.

– Все-все.

– Да.

– Тебе хорошо сейчас?

– Да. Чудесно, Илюшенька...

– Какой ты милый, Юра! Какой милый!..

– И большой?

– Да, — прошептал Илья. — И красивый. И очень сильный.

– А ты ?

– А я еще должен подрасти.

Теперь, полуобняв друг друга, оба мальчика погрузились в глубокий сон. Простыня, которой они пытались накрыться, сбившись, лежала теперь где-то в ногах. Ирсанов лежал на спине, одну руку заложив за голову, а другая его рука как бы поддерживала снизу Илью, лежавшего к Ирсанову лицом, широко раскинувшего ноги, одной из них в полусогнутом положении касаясь Ирсанова. Яркий солнечный луч, внезапно появившись на веранде, освещал сейчас их счастливые лица, превращая Ирсановские вихры в золотистые колючки, а темные кудри Ильи в завитки овечьей шерсти, отливающие сизой чернью. Этот цвет кудрей Ильи делал его тело еще более белым, почти мраморным, с синими прожилками на висках и шее. Одна его рука тоже была занесена за голову и вытянута за ней под тяжестью его головы, а другая спокойно лежала на груди Ирсанова, вполне вписываясь в выступы грудной клетки.

Тело Ирсанова было спокойно. Оно уже успело загореть и резко контрастировало с незагоревшей частью. То, что так привлекало к себе неутомимого Илью и превратило Ирсанова из юноши в мужчину, в любой момент было готово ожить и обрадовать их обоих, но сон молодости оказался более властным над ними, и оба мальчика, иногда улыбаясь в своем сне, не могли знать, как восхищается их наготой в эти часы июльское солнце. А оно обещало жаркий и яркий день, какие бывают только в июле в этих местах, когда все Комарово лениво тянется или в сторону залива, или к озеру, что, конечно, дальше и не всем под силу в такую жару. Но все же!