Два балета Джорджа Баланчина

Часто просыпаясь по ночам от каких-то толчков и сладкой истомы, он включал свет в своей комнате, подходил к большому зеркалу в шкафу и долго смотрел на себя, принимая разнообразные позы, казавшиеся ему балетными. И всякий раз находил себя «вполне». И это «вполне» вполне его удовлетворяло. И ему было хорошо. Но рядом с Ирсановым Илья вдруг забыл о себе и все время думал о нем. И эти мысли о Юре, оставаясь фантастическими, требовали незамедлительной реализации. Но какой? Какой именно? Илья этого еще не знал. Но вот, стоя однажды под душем и намыливая себя кусочком душистого мыла, он сделал вдруг новое открытие: он вообразил, что это не он сам, а Юра водит вдоль его тела своей рукой... И когда обмылок вдруг выскочил из пальцев Ильи и они, его собственным пальцы, все в мыле, неожиданно задержались на собственных ягодицах, Илья догадался, что было бы ему приятно с Юрой совершить под этим теплым душем в этом их яблоневом саду.

Это открытие, первоначально окрылив Илью, сделало его дальнейшее повседневное общение с Ирсановым физически для Ильи невыносимым. Он все реже стал приходить на озеро, так что однажды даже услышал от Ирсанова: «Что же ты не появляешься, Илюша? Там так хорошо. Позагорали бы вместе, покупались. А? » Но Илья, как правило, ничего ему на это не отвечал: «Пусть сам догадается, если он такой умный. Я ему ничего не скажу». Но Ирсанов догадался об этом — не без помощи Ильи — только там, на Щучьем. И был счастлив! Они оба были счастливы теперь.

Когда друзья проснулись, все те же настенные часы пробили полдень. Ирсанов моментально встал, чем, признаться, огорчил Илью, и быстро оделся, скороговоркой выпалив: «Мне пора, Илюша. Родители в Озерках сойдут с ума», на что услышал от Ильи:

– Уже сошли. — при этом он совсем и не думал вставать и одеваться, а, сладко потягиваясь, продолжал, — ты лучше беги сейчас на почту, она здесь, рядом. И позвони своим. Или даже дай телеграмму.

– О чем телеграмму-то давать, Илья ?!

– Ну, что я, например, утонул и что ты меня вытаскиваешь. А? Или лучше так: что ты меня уже вытащил и ждешь, когда я приду в сознание, а потому приехать сегодня не сможешь.

– Ты, Илюша, болтун.

– Болтун — находка для шпиона.

– Да у меня и денег-то только на обратную электричку.

– Возьми у моей бабушки.

– А ты что — разве вставать не думаешь?

– Так ведь я еще только прихожу в сознание, Юра.

Ребята дружно рассмеялись. Ирсанову и в самом деле совсем не хотелось сейчас возвращаться в Озерки.

– Ладно, приходи в себя. А я побежал на почту.

Выйдя из веранды и обойдя ее кругом, он зашел в комнату Илюшиной бабушки, чтобы попросить у ней денег на телефон. Но бабушки дома не оказалось. Вместо нее на большом круглом столе он увидел под вазой с ромашками записку для внука и десять рублей. Взяв деньги, он вернулся к Илье.

– Бабушки твоей нет дома. Там тебе лежит записка и там же я взял десятку. Сдачу принесу.

– Бери, бери, — томно проговорил снова задремавший Илья, — только сначала поцелуй меня. — Ирсанов поцеловал Илью в щеку. — Не так. В губы. — Ирсанов поцеловал Илью в губы, но совсем не так, как ожидалось Ильей. Он не стал настаивать, а только сказал: — Раз бабушка оставила деньги, значит она уехала в Ленинград. Здорово, да? Оставайся, Юра. Мы будем весь день во всем доме совсем одни. Разве тебе не хочется остаться, а?

— Хочется. Очень хочется, Илюшенька, — признался Ирсанов. Он уже сидел на краешке кровати Ильи. Он уже обнимал своего Илью, склонясь над ним и целуя его. Илья тихо вздрагивал при каждом его прикосновении, всем телом тянулся к Ирсано- ву, запуская свои проворные ладони ему под рубашку и водя ими по спине, от чего Ирсанов тоже вздрагивал и задыхался.

Почта в этот день оказалась почему-то закрытой. В телефонной будке, как назло, не работал автомат. Тогда Ирсанов побежал в сторону станции, где возле овощных, молочных и мясных павильонов, заполненные густо разросшейся белой сиренью, прятались на серой железобетонной стене «гастронома» несколько покрытых ржавчиной телефонов-автоматов.

Позвонив в Озерки, Ирсанов узнал от бабушки Сони, что родители еще вчера срочно уехали по делам в город. «Когда вернутся — неизвестно. Но ты, Юра, молодец, что позвонил. Я волновалась. А так — отдыхай, голубчик. Да смотри, возвращайся завтра к обеду. Мне без тебя здесь скверно».