Два дня в апреле

Мо вся кипит от негодования. Она делает глоток шерри, который налила ей Дафния. Конечно, какие могут быть празднования в такой день? Сама мысль о каких-то там торжествах кажется кощунственной. Но тем не менее она здесь! Она пришла! Только ради Уны она устроила себе весь этот маскарад. Ну и дура! Самая последняя дура! Вот кто она есть. А Дафния — ещё бо́льшая дура. Угрохала кучу денег на этот дорогущий торт. Зачем? Ради чего? Кто его сейчас станет есть? Наверняка он весь пропитан жирным кремом сверху донизу, от которого лично у неё, если она съест большой кусок, разыграется изжога. Так что бессонная ночь гарантирована. Впрочем, пока никакого торта Мо не видит. Наверняка Дафния упрятала его в холодильник. И прекрасно! И пусть он там себе стоит хоть до скончания веков! Глаза бы её всего этого не видели.

Шерри приятно обжигает гортань, скользит по пищеводу и согревает своим сладким теплом её пустой желудок. И почти сразу же ударяет в голову. Конечно, Мо на взводе, но спиртное оказывает своё положительное воздействие. Мо расслабилась, и ей сразу же полегчало. Ведь если разобраться, Уна совсем даже не плохая девочка. Но она еще в таком возрасте, что пока не вполне понимает все последствия своих поступков, не осознаёт в полной мере, как неблагодарно и неблагородно она повела себя сегодня. Но у Мо хватит сил быть выше, она заставит себя подняться над обстоятельствами и не позволит никому окончательно испортить этот вечер.

Невестка просит её налить в чайник воды. Потом Дафния начинает выставлять на стол посуду, достаёт из шкафчика салфетки, ставит соль и перец. Мо допивает свой шерри до дна и гадает, вертя в руке пустую рюмку, предложит ли Дафния ей повторить. Пожалуй, сегодня она бы точно не отказалась.

Первый раз в жизни она пригубила спиртное в тот день, когда Лео поместили в лечебницу. Она помнит, как стало муторно, когда она увидела комнату, в которой отныне ему предстояло жить. «Его последнее пристанище», — мелькнуло у неё тогда. Узкая односпальная кровать, пол, который вроде бы и деревянный, но далеко ему до настоящего пола из настоящего дерева. На стене, выкрашенной в унылый зеленоватый цвет, болтается какая-то картина: река, лодка, горбатый мостик. И почему это в казённых домах так любят красить стены в зелёный цвет?

Но, пожалуй, больше всего её воображение потрясла именно эта узенькая кровать. Да, отныне и навсегда Лео будет спать один. Кончились те времена, когда они делили своё супружеское ложе на двоих. И она больше никогда не услышит в темноте его ровное сонное дыхание, никогда больше не проснётся утром от ласкового прикосновения его тёплых рук. Всё то время, пока Финн раздевал отца, а потом облачал его в пижаму, она весело тараторила без умолку. Такой бесконечный пустой монолог ни о чём, лишь бы Лео не догадался, как она расстроена увиденным. Впрочем, о чем было волноваться? Вряд ли он уже замечал их реакцию и был способен адекватно оценить её.

На обратном пути она попросила Финна остановить машину возле торгового центра. «Мне надо кое-что купить», — коротко пояснила она сыну. Финн сказал, что подождёт её, но Мо отказалась. Ответила, что в этом нет особой нужды. Она и пешком домой доберётся. Тем более ей хочется немного прогуляться. Когда его машина исчезла из виду, она поспешила к центру и, переступив порог, направилась прямиком к секции алкогольных напитков. Мо впервые в жизни оказалась в заведении, где торгуют спиртным. Она медленно прошлась по рядам, разглядывая полки со всевозможными бутылками, пока не остановилась возле небольшой бутылочки с ликёром «Бейлис». Его постоянно рекламируют по телевизору, твердят, что он необыкновенно вкусный и всё такое. А еще на выбор Мо повлияло и то обстоятельство, что она сама, как и Лео, питает слабость к сливкам.

Она уже была почти на выходе, но вовремя спохватилась и повернула назад к прилавку. «Двадцать пачек сигарет „Бенсон энд Хеджис“», — обратилась она к продавщице и во второй раз полезла в сумку за кошельком.

Дома она включила диск с записями Моцарта, которого так любил Лео, после чего плеснула себе в рюмку немного ликёра. Вначале она опустила в него палец и с опаской облизала его. Ликёр был похож по вкусу на горячий шоколад. Она стала медленно смаковать его небольшими глотками, мало-помалу пьянея с непривычки, а музыка в это время продолжала звучать, обволакивая её своими волшебными звуками. Допив рюмку, Мо перевернула её вверх дном и поднесла ко рту, замерев в ожидании, пока последние капли драгоценного напитка не выкатятся прямо ей на язык.