Два года скитаний. Воспоминания лидера российского меньшевизма. 1919-1921

Через несколько дней нас посетил новый начальник Петроградской ЧК – некий Семенов, так же, как и Комаров, из рабочих, производивший впечатление человека скромного и малоинтеллигентного. Я спросил его между прочим, что означает эта смена руководящего персонала ЧК – уж не изменение ли курса ее? Он ответил на это простодушно: «Я и сам не знаю. Вот увидим!» Он рассказал мне о происходивших в это время по фабрикам и заводам выборах на беспартийную конференцию и с торжеством заявил, что меньшевиков больше десяти – пятнадцати на конференции не будет. На это я заметил ему, что если бы были действительно свободные выборы, то наша партия провела бы не менее половины делегатов. Он стал горячо спорить, но когда я насмешливо сказал ему: «А почему бы вам не попробовать?» – улыбнулся и перешел к другой теме. Тема эта была – условия нашего дальнейшего содержания в тюрьме. Семенов заявил, что хорошо понимает недопустимость содержания нас в обычных условиях заключения, так как мы ни в чем не обвиняемся, а просто, «ввиду тяжелого времени, переживаемого советскою властью», нас признано необходимым изолировать от общения с внешним миром, и особенно рабочими. Поэтому будет сделано все возможное, чтобы наше положение облегчить.

И действительно, на следующий день мы были переведены в новое помещение. Деревянной перегородкой были отделены галереи пятого и шестого этажей одного из крыльев ДПЗ и предоставлены в наше полное распоряжение. Сюда были переведены в первую очередь все бывшие обитатели крепости (мужчины), а затем это отделение – «социалистический коридор» – пополнялось по нашему указанию заключенными социалистами и анархистами. Камеры наши (в большинстве разместилось по одному человеку, лишь немногим – с увеличением числа заключенных – пришлось жить вдвоем) были открыты с утра до одиннадцати – двенадцати часов ночи, и электричеством мы могли пользоваться всю ночь. Вместо обычных четверти часа нам было дано на прогулку час. В одной из камер верхнего этажа была поставлена железная печка, на которой мы могли разогревать приносимые из дому припасы, варить картофель и кашу, кипятить воду. Это было очень важное приобретение, ибо пища в это время в ДПЗ была не только крайне скудна, но и отвратительна. Мы получали в день полфунта хлеба, чайную ложечку сахарного песка и два раза в день суп. Суп этот вначале варился из зайцев, бог весть откуда попавших в запасы петроградских продовольственных органов. Редко приходилось мне есть что-либо более отвратительное, и уже через несколько дней у меня появилась такая изжога и тошнота, что недели на две я окончательно потерял всякий аппетит, а затем уже к казенному обеду и ужину не прикасался. Когда зайцы все были съедены, стали варить суп из селедки. Приправой служила сначала мерзлая кормовая свекла, а потом, когда открылась деятельность петроградского порта, американская фасоль, оказавшаяся почему-то горькой, но во всяком случае более питательная, чем пресловутая свекла. Но все это давалось в таких незначительных дозах, что заключенные, не имевшие передач из дому, ужасно голодали. Особенно страдали кронштадтские матросы, вернувшиеся из Финляндии. Но хуже всего было то, что для экономии топлива кипятильные кубы оставались в бездействии. Воду для чая кипятили в тех же котлах, где только что варился заячий или селедочный суп! Она имела отвратительный вкус и запах, и лишь с трудом можно было выпить стакан настоянного на этой воде «кофейного напитка» из пережженных подсолнухов, который давался заключенным вместо чая.