Два клоуна

Трамвай казался путником усталым,

Бредущим вдоль домов, ища ночлег.

Свет фонаря луной смотрелся,

Сквозь снегопад пушистый и густой,

А в небесах парил наш ангел местный,

Даря всем безмятежность и покой.

Река атласной лентой чёрной, влажной

Ночь девственную сделала вдовой,

Добавив грусти и печали сдержанной

Гранитной набережной и мостовой.

Город уснул спокойно, быстро, крепко,

Дневною суетой умаявшись,

Безмолвьем наслаждаясь редким

И красотою сказочной.

Ветер, как кот, клубком свернулся,

Устроившись на лавочке,

Лишь снег идёт… Осторожно, молча,

Даря тишину и радость.

Мой город спит,

Видит сны чудесные,

До рассвета миг

И целая вечность…

Вьюга

Перемёты, вьюга…

А я, дура, еду к подруге.

Хороший хозяин из дома

Собаку не выгонит,

А я сама бегу,

Динго[4] дикая.

Мой дом – четыре стены,

Кроме меня

Там никто не живет,

Это не дом – приют,

Я там ем и сплю.

Дом пуст,

Только ушедших тени.

Дом там, где тебя ждут,

А тут…

Ма́хом накрыла тоска-безнадёга:

Куда ты бежишь? Откуда?

Всё мрачно, и всё убого.

Зачем живёшь, шалобуда?

И я сворачиваю на бездорожье,

Выключаю мотор.

Говорят, замерзая,

Умереть несложно,

Заснул и всё.

Закрыла глаза, начала зябнуть,

Поплыли воспоминанья:

Лето, море, мама…

Снег осторожно скребётся,

Что-то шепчет, плачет…

Глаза не открываю,

Потихонечку засыпаю.

И вдруг: «Барышня,

Просыпайтесь, замёрзнете,

И куда вас занесло, Господи,

Да вы совсем холодная,

Вот дурёха!

Машина заглохла?

Надо было пешком

По дороге топать,

А машину бросить.

Иди на́ руки, ненормальная,

Машину жалко?

Сторожить осталась?

Ой, да ты совсем лёгкая».

В его машине тепло,

Заставил пить чай с коньяком,

За пазуху сунул котёнка:

«Погрейте друг друга,

Он тоже замёрзший,

Подобрал на дороге.

Я пойду друга вытащу,

Застрял, вьюга…

Всё замела, змеюга».

А потом меня везут

В дом чужой

И даже не подозревают,

Что ехала я из дома,

Чтобы уснуть

И потеряться в дороге.

К утру ветер стих,

Угомонилась вьюга,

Пороша раны укрыла,

Еду домой,

Вокруг тишина и покой.

Везу за пазухой друга,

Чуть больше ладошки,

Взъерошенного и обмороженного,

Буду кормить из соски, много,

Чтоб вырос большой и толстый.

Улыбаюсь,

Встретила людей хороших.

* * *

Вьюга…

Стою на крыльце,

За пазухой Пьер-безухов.

Я его жду,

Опять кого-то спасать уехал.

Луна

Луна! На тёмно-синем высоком небе

В окружении звёзд-светлячков

Прозрачная, зеленовато-белая,

Нереальная, из волшебных снов.

Тени деревьев чёткие, чёрные

На полотне снежном, холодном,

Ночная тишина хрустальная, невесомая,

Колдовская, сказочная, зачарованная.

Шаги осторожные слышатся музыкой

В звенящем морозном воздухе,

Стёжка протоптанная узкая-узкая,

А впереди стена леса грозная.

Зимняя лунная ночь завораживает,

Вокруг светло и немного жутко,

Чувствуешь себя невестой в ночной рубашке,

Сбежавшей от строгой мамы к жениху, на минутку.

С высокого тёмно-синего неба

Луна-красавица с аурой серебристой

Всматривается пристально, освещая землю,

Как будто кого-то ищет,

А найти не может.

Ой, бело полюшко

Ой, бело полюшко,

Ой, моё горюшко,

Ой, рассказать кому,

Разве что солнышку.

Ой, нету волюшки,

Жизни околышки,

Сне́ги всё белые

За частоколами.

Степи всё белые,

Люди всё беглые,

Что я тут делаю

Глупая, смелая.

Ой, бело полюшко,

Ой, моё горюшко,

Убила я во́рона,

Убила я чёрного.

Чтоб не топтал траву

Возле крыльца моего,

Ох, виноватая

Ночка проклятая.

Ох, степи белые,

Что ж я наделала,

Думы непрошенные,

Слёзы дорожками.

Убила бы ворона,

Убила бы чёрного,

Убила бы снова

Валета фартового.

Надо бы раньше

Гнать птицу поганую,

Пока не сгубил он

Дочь ненаглядную.

Дочка ведь плакала,

Ко мне прибегала,

А я, дура старая,

Не уберегла вот.

Ох, нету волюшки,

Жизни околышки,

Нет чёрна ворона,

Нет моей донюшки.

Ох, бело полюшко

За частоколами,

Ох, буду маяться,

Ох, буду каяться.

Ой, небо чёрное,

Тучи свинцовые,

Убей меня, молния,

Жизнь моя сломана.

Я бежала, бежала, бежала

Я бежала, бежала, бежала

Из больших городов и малых,

Из деревень, из посёлков,

Из монастырей, где была недолго.

И вдруг остановилась, и осталась,

Видимо очень сильно устала,

Я была хрупкой девочкой на шаре,

А стала атлетом монолитно-квадратным.

И живу теперь стационарно,

Серая мышка в норке,

Такая, как все – ординарная,

Работаю за хлеб с икоркой.

Но долго не продержалась,

Надоела уютная норка,

Может, икры обожралась,

Или у соседей характер вздорный.

И я опять побежала, рассвету навстречу,

Босиком, по росе, намочив подол платья,

Зажав земляничный букет в руке горячей

И крича солнцу что-то весёлое, складное.

Эх, пропадай моя голова,

Буду жить лучше вольной птахой,

Не была богатой, нечего начинать,

Забирай, прохожий, последнюю рубаху.

Буду петь, что хочу,

Ночевать, где не пристало,

Ну а если вдруг замолчу,

Знайте – меня не стало.

Храм стоит на горе

Храм стоит на горе,

На горе высокой,

Виден издалека далёкого,

И люди идут в самом лучшем наряде

На свидание к Богу.

И купола чешуйчатые

С золотыми крестами на маковке

Ждут не дождутся

Гостей званых, знаковых.

Благодать дождём невидимым

Падает капельками на платки ситцевые,

Задерживается в ладошках сложенных

И умывает лица чистые.

* * *

Храм стоял на горе,

На горе высокой,

Был виден из далёка далёкого…

Нет храма, остался остов,

Заросла дорожка

Бурьяном, крапивой,

Нет храма, нет силы,

Нет веры… Пустыня.